Старушка

 

Переехали мы в село почти десять лет назад. Купили дом, постепенно сделали ремонт, перепахали огород – обустроились, одним словом. Поначалу было трудно, потому как мы не сельские жители, а коренные москвичи. Сменить место жительства пришлось из-за работы, по программе «Сельский врач». Мы с мужем – медицинские работники. Пять лет, и обратно в Москву. Мы молодые, амбициозные. Энергии хоть отбавляй. Выдержим.

С соседями познакомились не сразу, постепенно. Первой ко мне пришла молодая женщина, чтобы уточнить, можно ли взять справку для сына и рецепт. Якобы он болел неделю, а в школу без справки не пустят.

— Почему не пошли в больницу? И как я дам Вам справку без обследования? – моему возмущению не было предела. – Рецепты тоже просто так не выписываются.

— Поймите, на это была веская причина…

Женщина начала откровенно врать и выкручиваться. Высокая температура, сын в лёжку, а педиатра нет. Глаза так и бегают, щёки краснеют – видно же, женщина что-то скрывает.

— Почему не вызвали скорую? – спрашиваю я. – Или само рассосётся?

Моя принципиальность давила на её низкую ответственность.

— Значит, не выпишете справку? – у дамы изменилось лицо, когда она поняла, что не на того врача напала.

— Нет. Приводите ребёнка утром в мой кабинет на осмотр, а там разберёмся, — сказала, как отрезала.

Женщина опустила голову и ушла. В эту минуту я почему-то почувствовала неловкость. Первое знакомство с соседкой оставило неприятный осадок. Если честно, я переступила через себя, как нас учили в институте. Нельзя быть лояльным и податливым. В первую очередь я врач, а не друг или родственник. Ни в коем случае не допускать ошибок при лечении и заполнении медкарты и других медицинских документов. Любая оплошность грозит наказанием или того хуже – лишением лицензии на осуществление медицинской деятельности. Казалось бы, какая-то там справка. Почему бы и не выписать? Но если тщательно подумать – это начало. Начало наплевательского отношения к своей работе.

— Что, опять за выпиской прискакала? – услышала я со стороны. – Или за сонными таблетками? Их нынче не продают просто так. Вот она и бегает.

Повернувшись, я увидела худенькую женщину в белом платочке, лет семидесяти.

— Здравствуйте, — улыбнувшись, я подошла к калитке.

— И тебе не хворать, — пожилая женщина с ходу перешла на «ты». – Значит, это ты у нас новый доктор?

— Я.

— А муженёк, говорят, тоже?

— Тоже.

— Вот и ладно, — бабуля поправила платочек на затылке и вытерла рот двумя пальцами. – Не приживаются у нас. Платят мало, а работы – непочатый край. И ночью позовут, и в выходные… Тяжко. Поработают с годок — и дёру. А ты как хочешь. Привыкаешь к ним, как к ро́дным, а им что? Собрали манатки и на выезд.

Ухватившись костлявыми руками за штакетник, бабуля посмотрела мне в лицо с прищуром.

— Соседствовать, значит, будем, — осмотрела меня снизу доверху, оценивая мою внешность. — А ты ничего. Складная. Думаю, пустите у нас корни. Деток наплодите, а там и внуки. Пущай все докторами станут. Надо село подымать. А то нам, старикам, туго без вашей помощи, — собралась было уходить, но что-то её задержало.

Сделав паузу, бабушка уставилась на свои ноги. Будто застыла. Через несколько секунд закивала головой, словно согласилась с чем-то.

— А Ирке моей ты ничего не выписывай. Внучок – балбес, по роже от батьки получает. Вот и восседает в хате днями. И сонных таблеток не давай. Она их мужику своему мешает. Чтоб спал и не дёргался.

Прочитав мне нотацию, соседка удалилась в неизвестном направлении.

 

Я вошла в дом с мыслями об этой бабушке. Вроде бы ничего старушка, но что-то в ней есть такое отталкивающее. Пришла, выложила неприятные вещи о своей родственнице и даже имени не спросила. Не давай, говорит, таблеток. Она их мужу подмешивает. Судя по её рассказу, семья Ирины — неблагополучная. Взрослые между собой разобраться не могут, а страдает ребёнок.

Говорить мужу об этом инциденте я не стала. Зачем ему чужие проблемы? Решила сама всё разузнать. А вдруг этой семье нужна какая-нибудь помощь?

На следующей день, отправляясь на работу, мы встретились с Ирой. Женщина поздоровалась и, взяв меня под руку, отвела в сторонку.

— Я Вам денег дам, — с болью в глазах проговорила соседка, оглядываясь на моего мужа. – Мне нужен рецепт.

— Подождите, Вы сына когда приведёте?

— Не надо, я его к бабушке отправлю. Пусть там доучивается, — Ирина вела себя странно. Прятала глаза и постоянно озиралась.

— Вы меня извините, — выдернув руку, я сделала шаг назад, — понимаете, о чём меня просите?

— Понимаю. Но и Вы меня… — потянулась ко мне, чтобы ухватить за рукав плаща.

— Если не отстанете, я на Вас заявлю, — моя строгость отпугивала народ, и я это замечала. – Хо́дите за мной, про́сите… Это беззаконие. Себя не жалеете и меня хотите подвести под монастырь. Я дорожу своей репутацией. Запомните это, пожалуйста. И до свидания.

Быстрым шагом поторопилась к мужу. Я не видела, смотрела Ирина мне в спину или нет, но ощущение неприязни присутствовало.

— Что она от тебя хотела? – Витя понял — соседка о чём-то просила.

— Не обращай внимания, — подхватив мужа под локоть, повела в клинику. – Они здесь привыкли брать справки без осмотра. А я такой подход к работе не приемлю.

— Молодец, — похвалил меня и чмокнул в щёку.

Как ни странно, соседка привела сына на приём. Буквально через час. Мальчику всего восемь, а ведёт себя, как забитый зверёныш. Не ответил ни на один вопрос: как его зовут, сколько лет и нравится ли посещать школу.

— Толик, чего молчишь? – мать толкала его в спину. – Отвечай, когда спрашивают.

Толя стоял посреди кабинета, опустив голову. Казалось, вот-вот заплачет от материнских толчков и нервного голоса.

Изучая медицинскую карту ребёнка, я наткнулась на записи, оставленные предыдущим врачом.

«Назначение: логопед, невропатолог, ортопед…»

— Хм, я не вижу пометок от узких специалистов, — подняв голову, я уставилась на сгорбившуюся мать. – Вы посещали невропатолога?

Пожав плечами, Ирина растянула губы, изобразив виноватую улыбку.

— За полгода не смогли съездить в районную клинику? – я рассматривала мальчика и пыталась понять, что с ним не так.

Ирина вновь пожала плечами.

— Ваше право, — написав дату посещения, я подозвала мальчугана. – Толя, подойди ко мне. Нужно посмотреть твоё горлышко и послушать лёгкие.

Подняв голову, мальчик нехотя двинулся вперёд.

— Быстрее, — Ирина толкнула сына между лопаток. – Мне ещё на работу…

Поведение соседки меня злило. Разве так можно с ребёнком? Он и так боится. Все дети недолюбливают тётей в белых халатах, плачут и капризничают. Но Толя вёл себя чрезвычайно спокойно. Подошёл, открыл рот и сказал «А».

Осмотрев миндалины, бросила взгляд на зубы. Случайно. Обычно я не смотрю на детские жевательные, но сейчас они так и просились показаться. Ужас какой-то, что открылось перед моим взором. Зубов практически нет. Где-то выпали молочные, и коренные не успели вырасти, но… то, что есть – это один сплошной кариес.

— У стоматолога тоже не были… — мне стало безумно жаль малыша.

Ему всего восемь. С таким отношением к лечению, годам к двадцати пяти он останется без жевательной функции. Просто-напросто нечем будет перерабатывать пищу.

— Поднимай маечку.

Толя послушно задрал майку и глубоко вдохнул. Я даже не успела приложить стетоскоп. От синяков на маленьком тельце у меня расширились глаза.

— С мальчишками подрался? – глядя в испуганные глазёнки, я всем телом ощущала дрожь.

— Да, да! — Ирина оживилась. – Дерутся в кровь! Я ему говорю, а если в глаз попадут?

Из-за её громкого голоса Толя вздрогнул. Я на автомате перевела взгляд на веки и скулы мальчика. Внимательно присмотрелась. Заметив практически сошедшие синие пятна, поняла – никакая это не простуда. И даже не мальчишеские побои.

— По заборам лазят! Все штаны изодрал! — завелась женщина. – Не слушается…

Ор сумасшедшей мамаши выводил меня из себя. Но нельзя терять профессионализм. Нужно держаться. Затолкав поглубже в уши наушники, начала прислушиваться к дыханию. Ирина не прекращала корить сына во всех грехах. От переизбытка чувств и нехватки совести, женщина стукнула Толю по затылку. Мальчишка огорчённо всхлипнул и посмотрел на пол. Я повторила это движение за ним.

— Ой, — Толя непроизвольно описался.

У меня в сердце что-то ёкнуло. Положив стетоскоп на стол, выдохнула. Пережила в себе всевозможные отрицательные эмоции за секунды. Встала и строгим голосом предупредила:

— Я обязана сообщить о побоях, — моя рука потянулась к телефону.

— Да что Вы такое говорите?! – Ирина изменилась в лице. Окутала объятиями сына со спины и начала судорожно оправдываться.

Теперь она не похожа на мегеру, скорее — на овечку, отбившуюся от стада.

— Вы не смеете! Вы не имеете права! – завыла женщина нечеловеческим голосом. – Да кто Вы такая, чтобы лезть в нашу семью?!

За всю мою деятельность я ни разу не сталкивалась с хамством со стороны пациентов. Никто не повышал на меня голос и не вёл себя, как невоспитанный беспризорник. Ирина превзошла все мои ожидания. Посыпались угрозы настроить соседей против меня, добраться до Министерства здравоохранения и выжить нас из села. Я слушала и не понимала, откуда в этой женщине столько злости? На ребёнка, который при громких звуках ходит под себя, на меня… из-за таблеток?

— Ирина, умерьте свой пыл и выслушайте, — я немного повысила голос. – Вы у меня вчера рецепт просили…

— И что? – соседка перестала вопить.

— На что Вам эти лекарства?

 — Лечиться.

— Вам?

— Да какая разница? – опять вспылила. Замахала руками перед моим лицом. — Что Вы выспрашиваете? Когда надо, не допросишься! Знаю я вашу шайку! Денег хочешь, да? – оскалившись, Ира перешла на фамильярный тон. – А-а, взятку просишь? А я вот сейчас пойду и доложу вашему начальству! Ещё недели не отработала, а уже мани подавай!

Показала двумя пальцами жест, характеризующий фразу «дай денег». Неслыханное нахальство и безосновательное предположение привели меня в замешательство. Я стояла и слушала, краснела и бледнела, как школьница перед учителем. Ирина не дала открыть рта. Перебивала, выдвигая обвинения против меня.

Было только одно желание, чтобы кто-нибудь вошёл в кабинет и прекратил это безобразие. Не умею я сглаживать конфликты. Не умею скандалить. Поглядывая на закрытую дверь, я мысленно посылала сигналы о просьбе посетить мой кабинет.

На моё счастье в дверях показалась голова заведующей Елизаветы Дмитриевны. Её жёсткий голос и суровый взгляд прекратили бессмысленный ор Ирины.

— Что здесь происходит? – заведующая распахнула дверь пошире. – Кристина Фёдоровна, у Вас всё нормально?

— А вот и начальник, — Ирина подскочила к женщине в белом халате и что-то шепнула на ухо.

Елизавета Дмитриевна сначала сузила глаза, потом подняла брови, а потом распахнула ресницы, обнажив глазные яблоки до размеров сливы.

— Так, так, та-ак, — сняла очки и положила в нагрудный карман. – Мамаша, у Вас всё?

Бросила косой взгляд на мальчика, подошла к столу и села.

— Да, мы уже уходим, — мама надела на сына рубашку и повела наружу.

— Подождите! Не отпускайте её! – я бросилась вдогонку.

— Кристина, сядьте! – гаркнула заведующая, повернув голову набок.

Закрыв дверь, я заняла свой стул напротив Елизаветы.

— Кристина, Вы у нас кто? Врач? – спросила и тут же сама ответила. – Врач. Чем Вы должны заниматься? Правильно, лечить больных, — застучала наманикюренными пальцами по столу. – А Вы базар развели.

— Вы понимаете, — пока слушала – пересохло в горле. Язык онемел и еле шевелился. Я закашлялась.

— Простудились? – у заведующей было такое каменное лицо, что у меня мурашки побежали по спине.

При знакомстве она мне показалась славной женщиной, но что я вижу сейчас? Гордую, надменную, чванливую стареющую даму с командирской хваткой, несвойственной женщине.

— Кажется… нет, — я хрипела, как больной во время приступа бронхита.

— Вероятнее всего, — протянула руку и потрогала мой лоб, — Вы заболели. Собирайтесь-ка домой. Я Вас отпускаю. Отлежитесь, примете лекарства. Горчичники, наконец. А завтра приходите.

— А как же…

Замечательно! Пришла, не разобралась и заставляет прогулять рабочий день.

— Пациентов я сама приму, — надела очки и посмотрела на меня с пристрастием. – Идите.

— Ирина бьёт ребёнка и просит…

— А это не наше с Вами дело, — оборвала меня на полуслове.  – Напомните, Вы же по контракту к нам приехали? Вот и исполняйте свои обязанности. Внутрисемейные разборки нас не касаются, — повернула медкарту Толика к себе и начала изучать. —  На выход.

«Как хотите!» — прозвучало в моей голове. Я сняла халат и повесила на вешалку. Схватила сумочку, попрощалась и оставила Елизавету наслаждаться победой над молодой выпускницей медицинского университета.

Внутри меня разгорелось адское пламя. Контрактом она меня пугает. И как это — не наше дело? А где сочувствие? Элементарное, человеческое сочувствие? Ах, да. Мы же не имеем право расслабляться. Наши нервы должны быть натянуты в три слоя и не издавать ни звука. Не давать и намёка на жалость. Иначе пациент сядет тебе на колени и будет учить, как его лечить. Но здесь же другая ситуация?

Пробегая мимо соседского двора, я услышала, как кто-то кричит. Или зовёт. Остановилась. На крыльце собственного дома стояла вчерашняя бабушка. Подзывая меня рукой, приговаривала:

— Иди сюда, не бойся.

Свернув с дороги, я подошла к калитке.

— Стой, не заходи. Я сама подойду, — спустилась по ступеням и двинулась к забору.

— А я и не собиралась.

Да что ж за день такой? Каждый считает нужным принизить меня, обидеть. Захотелось уйти, но я не стала этого делать. Пожилой человек – мало ли, что ей в голову взбредёт.

— Ты извини, — старушка встала напротив, — в дом не приглашаю. У меня там краской воняет.

— Ничего страшного, — отлегло.

— Я вот, что хотела, — заметив, как бабушке неловко, я опередила.

— На приём хотите прийти? Только я детский врач. Вам лучше к моему мужу…

— Нет, голубушка. Посоветовать, — поглядывая на дом Ирины, женщина покачивала головой из стороны в сторону. – Зря ты за мальчишку маешься. Ну, заберут его. Кому лучше сделаешь?

— У него всё тело в синяках и ссадинах. Видели бы Вы, как мать с ним обращается.

— Это всё ясно. Но лучше тебе туда не лезть. Мальчонке с мамкой сподручней. Пойми. Я сама у чужих жила, когда мамку с батькой немцы погнали.

Женщина так распереживалась, что на глаза проступили слёзы. Мне стало жаль соседку.

— Батька был дюже пьющим. Не жалел мать… Ох… — вытерев рукой солёные капли, сморкнулась на землю. – Когда меня забрали, я Бога молила. Пусть вернутся живыми. Оба.

Сунув ладонь под платок, поправила седые волосы.

— Не трогай Толика. Не надо. Не ломай психику мальцу.

— Откуда Вы знаете, что я собиралась позвонить? — удивлённо спросила я, не сводя глаз с морщинистого лица соседки.

— Я всё знаю, детонька. Только одного не ведаю. Как там мои деточки поживают? Анечка, Людочка и Костечка…

Безумно жаль бабушку. Сплетница, судя по первой встрече, но такая ранимая.

— Дети Вас не навещают?

— Ох, если бы. Ни письмеца, ни телеграммки какой. Молчат, как партизаны. Я для них носочки вяжу да кофточки. Полный шкаф этого добра насобирался. Жду приезда, как манны небесной.

Вытирает слёзы и продолжает смотреть на дом Ирины.

— Вы одна живёте? – судя по обветшалому жилищу, соседка одинока.

— Одна. Одна, доченька, — махнув рукой на свой дом, продолжила изливать душу. – Мужик давно помер. Сама кручусь. Что по силам, делаю. Вот пол покрасила. А вчера окна замазала. Мужскую работу не осилю, а по мелочам справляюсь.

— Если хотите, я попрошу мужа…

— Не стоит беспокоить такого хорошего человека. Врачебная работа дюже сложная. Там и нервы, и здоровье можно оставить. Я-то знаю, — перевела взгляд на меня и улыбнулась беззубым ртом. Через секунду выпучила глаза и всплеснула руками. — Ой, а звать-то тебя как? Я ж имечка твоего не спросила!

— Кр…

— Мне ж и угостить тебя нечем, — перебила меня соседка и изменилась в лице. Загрустила ещё больше. – Куры не несутся совсем. Старые, а бить жалко. На улицу не ходят. Войду в сарайку, покормлю… Расскажу, как спалося. Спрошу, как им живётся, а они закудахчут наперебой. Будто рассказывают. Я послушаю и обратно в хату.

— Может, Вам купить что-то нужно? – я не знала, какая помощь нужна женщине. У магазина я её не встречала ни разу. Возможно, ходит утром.

— Спасибо. Вот за это спасибо, — заулыбалась женщина и полезла в карманы старенького домашнего халата. – Ты погоди, я сейчас.

Направилась к дому. Ступая на крыльцо, остановилась. Я смотрела ей в горбатую спину, сдерживая слёзы. Одинокая, никому не нужная, с курами ведёт беседы. До слёз обидно. Разве так можно? Трое детей —  и все, как чужие. Бросили мать на произвол судьбы. Неужели сердце не ёкает? Не хотите приезжать — хотя бы письмо напишите.

Женщина постояла с минуту, словно замороженная. Открыла костлявой рукой дверь и скрылась в доме. Я прождала её ровно семь минут. Соседка вернулась и протянула мне копеечки. Старые, годов семидесятых.

— Мне бы хлебца, — сложила пальцы в кулак, чтобы насыпать мне в руку мелочь. – Одной буханки будет достаточно. Половину мне, а другую – курочкам.

— Что Вы? – я и предположить не могла, что она ушла за деньгами. – Не нужно. Я сама оплачу.

Мне стало неудобно. Ну что я, жадина какая, что ли? Или бабушка не хочет быть обязанной? Так мне от неё ничего не нужно. У меня одно желание – помочь этой бедной женщине.

— Какая же ты славная, — трясущаяся рука опустилась в карман, и послышался тихий приятный звон монет. – Только не подумай, я не из этих, — кивнула головой в сторону и нахмурилась. — Им что, выпить да закусить, а мне для курочек.

— Я ничего такого и не подумала. Сейчас зайду домой и в магазин. Может быть, ещё что нужно?

— И хлебца хватит. Спасибо, — развернулась и зашагала к сараю.

Надо же, живём здесь несколько дней, и только второй раз вижу эту женщину. Куриного крика тоже не слышала ни разу. Может, зерна им купить? Надо с мужем посоветоваться, чем мы можем помочь соседке.

Я не стала заходить в дом. Быстренько сбегала в магазин. Купила для соседки хлеба, сахара, чая, немного конфет. Но бабушки дома не оказалось. Дверь мне никто не открыл. Я постучала в окно. Прошлась вдоль огорода. Такое ощущение, что его не сажали очень давно. Грядки вытоптаны до уровня земли. Решила проверить в сарае. Мало ли, с курами болтает. Странно, но на двери сарая висел огромный амбарный замок.

«Чтобы не разбежались. Или не украли», — подумала я и отнесла сумку с продуктами домой.

Видимо, бабушка ушла в гости. Или спит. Чуть позже отнесу. Дождавшись мужа с работы, я рассказала ему о соседке. Витя послушал и дал совет:

— Если отказалась – не навязывайся. Люди старой закалки считают навязанную помощь позором. Им стыдно, понимаешь? Она хлеба попросила, а ты целый пакет принесла. Скорее всего, увидела тебя из окна и спряталась. Совестно ей брать лишнего.

— Думаю, ты прав, — вот я дура. Надо было постепенно, а я сразу, нахрапом.

— Домик у неё, конечно, непригоден для жилья. Но, если сможешь уговорить, я сам сделаю ремонт.

— Спасибо. Я знала, что ты не откажешься.

Наутро, проходя мимо соседской избушки, я заметила приоткрытую дверь. Хорошо, что я хлеб с собой прихватила. Завернув его в пакет, положила на скамью и громко сказала:

— Здравствуйте! Принесла, как и обещала! Вас вчера дома не было, поэтому оставляю буханку здесь, на скамейке, — я не заметила запаха краски. Может, выветрилось?

В ответ послышался какой-то шёпот и хриплый кашель.

— Не за что! – мне показалось, что она меня поблагодарила.

Открывая калитку, я обернулась и подождала с минуту, чтобы поздороваться и спросить о здоровье. Бабушка на улицу не вышла. Кашель и шептание прекратились, будто и не было ничего. Интуиции как таковой у меня нет. Веры в «чудеса» — тоже. Я реалист до мозга и костей, поэтому не заметила ничего особенного в поведении старушки.

Она напомнила мне мою бабушку, ушедшую на тот свет четыре года назад. Бабуля также вела себя чудаковато, страдала забывчивостью и часто просила хлеба. Да, и со своим котом Барсиком проводила вечерние переговоры, заставляя чёрного питомца ловить несуществующих мышей. Тягу к чёрному хлебу мой отец связывал с военным временем, напоминая о голоде в те страшные года. Я хранила в памяти бабушкину историю и знала её на зубок, поэтому просьба соседки нисколько не удивила.

— Наверное, обиделась на меня, — закрыв калитку поплотнее, отправилась на работу.

Свернув на дорожку, ведущую к поликлинике, я встретилась с Ириной. Той самой, что обвиняла меня во взяточничестве. Она пришла извиниться, обосновывая свой поступок помутнением разума.

— Толика никто не бьёт, — Ира выглядела невыспавшейся и очень озабоченной. – У него дурная болячка. Распознали, когда ему стукнуло пять. Надо ехать в престижную клинику, а у меня с финансами туго. Районные доктора отправляют в область. А нам в Москву надо. Врач, что до Вас работала, руками разводила и советовала на ночь таблетками кормить, чтоб Толя спал. А как по-другому? Он же после одиннадцати орёт, стучит ногами в стенку. Меня не слышит… Раньше головой бился, а теперь и того хуже — по лицу, груди… А царапки у него от вилки. Я уже замучалась приборы прятать. Ох…

— А школа? – от слов соседки у меня подкосились ноги. Другая сторона медали оказалась не такой радужной, как я себе представляла. Дела обстоят намного хуже.

— В школу ходит. Иногда. Одноклассники не воспринимают Толика, не дружат. Играть с ним невозможно. Живёт на своей волне. А кому это интересно? Мне директор советует специальную. А куда я поеду? И где столько денег взять? – захлюпав носом, женщина заплакала. – Игрушки его не интересуют. Уставится на велосипедное колесо и разглядывает часами. Спать не любит. Ест руками. Меня Стёпка из-за него бросил. Не могу, говорит, смириться, что единственный сын – отброс общества. Прости и прощай.

— Успокойтесь, пожалуйста, — погладив по плечу, хотела утешить несчастную мать. – Я что-нибудь придумаю.

— Ой, спасибо Вам! – воскликнула Ира и обняла меня, как подругу. – Мне говорили, что Вы очень добрая, а я не верила! Спасибо! Огромное спасибо!

На работу я пришла выжатая, как лимон. В эмоциональном плане. Откровение соседки оставило неизгладимое впечатление на сердце. И как я раньше не заметила? У Толи аутизм. Не ярко выраженный. Всё-таки мальчик реагировал на материнские шлепки, поднимал майку, когда я просила, но его чрезмерная забитость говорит об обратном. У ребёнка проблемы с восприятием внешнего мира.

Надев халат, я взглянула на часы. До приёма ещё десять минут. Нужно поговорить с заведующей и уточнить, чем мы можем помочь.

— Кристина, у Вас навязчивая идея, — допивая утренний кофе, Елизавета Дмитриевна читала какие-то документы. – Эта Ирина прости господи довела сыночка до белого коленья, а теперь стучит, по её словам, во все инстанции и требует справедливости. Бросала дома одного и сбегала к… Думаю, Вы поняли. И сразу отвечу на Ваш вопрос: опека ничего сделать не смогла, так как мальчик ухожен, накормлен и имеет множество игрушек. Его мать кричит всем о диагнозе и требует лекарства. Замучила она нас. Вот уже три года пороги обивает и устраивает скандалы. Мой Вам совет, — повторила заведующая вчерашнее напутствие, — занимайтесь своими прямыми обязанностями.

— Но в медицинской карте я ничего не нашла, — действительно, а подтверждённого диагноза нет. Только направления к узким специалистам.

— Все вопросы к матери. Она его куда-то возила. Ей что-то там сказали. Идите, Кристина Фёдоровна, Вас пациенты ждут.

Неужели наврала? Ах, искусница. И я тоже хороша, развесила уши и поверила слезам.

После работы я всё-таки зашла к Ире, чтобы серьёзно побеседовать. Если я моложе, то меня можно охмурять? Вводить в заблуждение, чтобы добиться своей цели? Извините, но мне не пятнадцать. Голова на плечах имеется, слава Богу. Подходя к дому, я заметила – дверь открыта. Постучала в дверной косяк, но мне никто не ответил. Стук в окно также не дал результатов. Ай, была не была – вошла внутрь и громко спросила:

— Ирина, Вы дома?

— А нет её, — из-за печного угла выглянула моя соседка-старушка. – А тебе чего?

— А Толик? – вспомнила слова заведующей, как мальчик часто оставался дома один.

— Тоже нема, — бабулька улыбнулась и привычными движениями поправила платочек.

— Тогда что Вы здесь делаете? – удивительный народ эти сельские: хозяина нет, и соседи – в хату.

— Как что? Покой охраняю, — захихикала бабушка неприятным голосом, чем меня и напугала.

Меня ошарашила последняя фраза, сказанная с отталкивающим причмокиванием и неподдельным удовольствием. Я почувствовала себя не в своей тарелке.

— Я лучше пойду, — пятясь назад, открыла спиной дверь. – До свидания.

— Свидимся ещё, — дурной смех старушки провожал меня до выхода.

Всё произошло, словно во сне. Меня как будто загипнотизировали. Выходя, не могла сообразить, куда идти. В голове – туман, ноги не слушаются. Тело покрылось мурашками от неловкости. Или страха. Никогда ещё не ощущала подобного, если не считать впечатления от просмотра фильма «Вий» — мой самый первый ужастик. Не знаю почему, но на этот раз лицо соседки показалось мне каким-то недружелюбным, пугающим.

Тяжёлыми шагами отошла от дома, встала на дороге и озираюсь.

— Кристина! – слышу голос мужа неподалёку. – Долго ещё?

Разворачиваюсь и вижу Витю, стоящим у нашего забора. Машет рукой, подзывает к себе. С подавленным настроением пришла домой.

— Тебе плохо? – муж сразу заметил моё побледневшее лицо. – Пить хочешь?

Налил воды в стакан и подал мне.

— Сходил я к Агафье Васильевне. Говорит, никакой помощи не требуется. К ней сын приехал. Сам, что нужно, сделает. Правда, она немного удивилась моему приходу… — присел рядом и с недоумением посмотрел на меня. – Крис, в последнее время с тобой что-то происходит.

— А? – сделав два глотка, я повернула голову. – Что? Я не расслышала.

— С тобой явно что-то творится. Может, тебе витаминов пропить? Смена обстановки влияет, конечно, но не настолько же, — озабоченно говорил Витя, поглаживая мою руку.

— А что со мной не так?

— Ты не обижайся, но не только я это заметил.

— Интересно, кто же это тебе доложился? – улыбнулась я через силу. – Неужели Лидия?

— Какая? Фельдшер?

— Сразу сообразил, — приревновав мужа к молодой женщине-коллеге, я разозлилась. – Она же с первого дня смотрит на тебя, как на сладкое. Флиртует, а ты будто не замечаешь.

— Ничего такого нет. Это у неё такая манера общения.

Злость во мне нарастала, как снежный ком. Я не заметила, как начала ругаться на повышенных тонах.

— Успокойся, — муж обхватил мои плечи, — отдохни. Потом поговорим.

Поцеловал в щёку и ушёл в комнату. А действительно, что это со мной? Ни с того ни с сего взорвалась, как вздувшаяся банка с огурцами. Просидев в кухне где-то пять-семь минут, пошла к мужу. Мириться. Извинилась, объяснила своё поведение внезапной головной болью. И ещё раз уточнила время, когда он ходил к соседке. Я просто обалдела от ответа.

Оказывается, мы разговаривали с соседкой приблизительно в одно и тоже время.

— Ты ничего не путаешь? – головная боль резко прошла. – Я была в доме Ирины…

— А что тут путать? Пришёл, поговорил. Сына, кстати, видел своими глазами. А ты рассказывала, что дети её не навещают.

— Ерунда какая-то… Значит, её зовут Агафья…

— А ты не знала? Общаешься столько времен и не знала?

От разговора нас отвлёк стук в дверь.

— Входите, — Витя пригласил неизвестного гостя.

— Здравствуйте. А я вам тут пирожки принесла, — дверь открылась, и в дом вошла приятная женщина, румяная, пухлая, лет шестидесяти пяти.

В руках она держала пакет с пирожками и широко улыбалась. Положив на стол угощение, пожелала приятного аппетита и задала вопрос Вите:

— Не подскажете, чем можно намазать спину или уколы какие поделать? В последнее время не даёт покоя радикулит проклятый. Я бы не обращалась к Вам за помощью в нерабочее время, но сил терпеть нету.

Муж дал рекомендации, пригласил завтра на приём и проводил до двери. Я ни слова не сказала, пока он с ней беседовал. Услышав имя гостьи – оцепенела.

— Какая вежливая Агафья Васильевна. Очень приятная женщина, — Витя взял из пакета пирожок и с удовольствием откусил. – М-м, вкуснотища.

— Это не та бабушка, — прошептала я, выпучив глаза. – Это не она.

— Как это? Наша соседка, а ты какую имела в виду?

— Там, — находясь в прострации, махнула рукой назад.

— Где? Вот тут? Рядом? – Витя перестал жевать и уставился на меня. – Так там нет никого, видно же. В такой развалюхе жить нереально.

— Как нет? – мои глаза наполнились слезами. — Давно?

— Не знаю. Но, если судить по внешнему виду – лет десять, наверное.

— Не может быть! – выскочив на улицу, я рванула к соседке.

Подбежала к калитке. Дёрнула, но открыть не смогла. Опускаю глаза и вижу – дверца перемотана верёвкой. Странно. Посмотрела на дом. Дверь плотно закрыта.

— А бабушки здесь нет, — меня передёрнуло от неожиданности.

— А где она? – я повернулась и увидела Толю.

— Она там, — мальчик вытянул руку, показывая в сторону огородов. – Пойдём, покажу.

Взял меня за руку и повёл к старушке.

Поначалу я думала, что женщина, возможно, в гостях у кого-то из соседей. Но, когда мы прошли мимо домов и приусадебных участков, я почувствовала прилив страха. Чем дальше мы продвигались от моего дома, тем страшнее становилось. Шагая по полю, я посматривала на мальчика. Толя улыбался и весело размахивал ручонкой.

— Куда ты меня ведёшь? – задала вопрос и остановилась.

Впереди показался небольшой лесок, в котором стояли покосившиеся кладбищенские оградки.

— Что это?

Соседский мальчишка потянул меня за руку.

— Идём. Она там.

— Ты уверен? – хотя я и проходила практику по медицинской части, но некоторые вещи не могла принять.

Неуютно, не по себе, пусть это и в порядке вещей.

— Побежали! – вдруг Толя отпустил мою руку и побежал так резво, что, я боялась, упадёт и повредит себе что-нибудь.

— Стой! Не так быстро! – я побежала следом.

Мы приблизились. Это место на многих наводит ужас, и даже на меня. Но, когда я окинула взглядом небольшую территорию с крестами и памятниками, страх испарился. Появилось ощущение спокойствия.

— А как зовут бабушку? — нашла время вспомнить. Так и не удосужилась спросить имя у соседки.

— Баба Клава! – мальчик рванул между оградками.

Не упуская его из виду, я двинулась по зелёной тропинке и подумала: наверное, женщина ходит навестить кого-то из родных. Тяжело терять любимых, по себе знаю. До сих пор вспоминаю свою бабушку и представляю, будто она уехала далеко-далеко, поэтому мы не можем встретиться.

— Вот! – крикнул Толя и встал у заброшенной могилки.

Стоит, пожимает плечами и показывает пальцем на обесцветившееся фото, приклеенное к огромному деревянному кресту. Глазам своим не поверила, когда поравнялась с мальчиком и посмотрела на портрет. Это же наша старушка, только намного моложе.

— Как это? Не может быть, — опустившись на корточки, уставилась на тлеющий образ с рыжими пятнами от времени.

То ли я сошла с ума, то ли это чья-то злая шутка. Приложив ладони к лицу, чуть не разревелась. Не верю, не хочу верить, что старушка – привидение. Такого не бывает, не существует в природе. Я сплю, сплю и не могу проснуться. Ущипнув себя за шею, всё-таки проронила несколько слезинок. Нет, не от боли, а от жалости к старушке. Если представить, что это правда, и бабушка мне привиделась, то жаль её. По-человечески жаль. Я не успела хорошенько узнать соседку, но я с ней общалась, видела её грустные глаза и морщинистые руки, сующие мне монетки на хлебушек. А теперь она лежит здесь… Не сдержавшись, обхватила мальчишку и зарыдала.

— Чего слёзы льём? – раздалось в тишине.

Мамочки мои, я так и рухнула назад от неожиданности. Поворачиваю голову вправо, а там старушка. Улыбается беззубым ртом, как ни в чём не бывало. Лицо светится от солнечных лучей, пробившихся сквозь густую листву деревьев.

— Чего глаза вылупила? – с недоумением задала вопрос и позвала Толика. — На-ка, воткни, вон туда, — протянула мальчику букет полевых цветов и показала рукой, куда их расположить. – Вставай, — покачала головой, глядя на моё испуганное лицо, — застудишься.

Я не просто встала, я подпрыгнула, прочитав имя на кресте. Обняла бабушку и опять зарыдала. Как дурочка, честное слово.

— Ты, девонька, видно, уже застудилась. Только не ногами, а головой, — захихикала женщина, легонько похлопав ладонью по моей спине. – Тут я согласная, в этом месте плакать можно. Только не пойму, почему ты плачешь у могилы моей сестры?

С огромным трудом я вывалила на соседку накопившиеся страхи и мистические доводы. Запинаясь на каждом слове, объяснила, почему пришла в дом Ирины и сбежала, как только встретилась с бабулей. Рассказала, что думаю о разваливающимся доме и как мы с мужем хотели ей помочь.

— Ишь ты-ы! – старушка рассмеялась так громко, что у меня заложило уши. – Сестрёнка моя здесь лежит. Приезжаю к ней каждую неделю. Ночую в её хате, покуда на руины не рассыпалась.

Бабушка говорила и через каждую фразу хохотала, прикладывая руки к груди.

— Ходим с Толиком сюда, чтобы почтить память его бабки. Нюрочка моя от болезни сгинула. Долго я её выхаживала. Виноватая я перед ней, — глаза соседки наполнились слезами. Я заметила, как она волнуется. – Закрутила с её мужем, а у них детки: Аня, Люда и Костик – мал мала меньше. Ох…

Повернулась всем телом к кресту и поклонилась.

— Ты прости меня, сестричка, за подлость мою. Молодая была, глупая.

Подошла к фото и поцеловала.

— Крест твой нести до конца жизни буду, — опустила голову и затихла.

Вижу, губы шевелятся — значит, молитву читает. Закончив, бабуля взяла нас с Толиком за руки и повела в село. По дороге домой я узнала, как старушка хоронила свою сестру, как рассталась с мужем, который оказался обыкновенным гулякой. Детей бабушка Клава забрала к себе на воспитание. Старшая Аня знала, по какой причине не стало родной матери. Окончив школу, уехала в город и больше не вернулась. Когда повзрослели младшие, Аня выложила им всю правду, и те отвернулись от тёти Клавы. Прошло уже больше тридцати лет, племянники так и не дали о себе знать. Бабушка Клава за всё время пыталась искупить свою вину, но чувство прощения так и не посетило её измученную душу. Дом Нюры никому не нужен. В молодости Клава делала там ремонт, поддерживала огород — мало ли племянники приедут — а тут уже всё готово. Увы, ни разу не приехали в родной дом. Ирина оказалась бывшей женой Кости – сына Нюры. Толя – его родной сын. Костик женился в молодости и увёз Иру, но, не прожив и двух лет, развелись. Ира вернулась в село вместе с ребёнком. Обвинила во всех грехах бабу Клаву и запретила общаться с Толиком. Но бабушка встречалась с мальчиком тайно. Угощала конфетами и шоколадом. Мать, конечно же, находила гостинцы под подушкой и ругала за это сына.

— А куры? А монеты? – вспомнила я, увидев вдалеке соседский двор.

— Куры? – Клавдия взяла меня за локоть и прислонила голову к предплечью. – Это шутка у меня такая, — усмехнулась, отпустив руку Толи. – Ты уж прости меня. А хлебушек – проверка на щедрость. Сейчас же ни у кого ничего не допросишься. А ты вон какая душевная оказалась. Я твой хлебушек Нюркиным соседям раздала. Нарезала и разложила по могилкам. Память – она вечная, когда живые их навещают. И неважно, родной человек или нет. Главное — чтить.

— Монетки — тоже шутка? – стыдливо спросила я от любопытства.

— Какие монетки?

— Старинные.

— Ах, эти? – бабушка завязала платочек потуже и вынула из кармана халата потёртую мелочь. – А это с памятью у меня плоховато. Путаю новые со старыми.

Дошли мы до дома бабушки. Толя попрощался и убежал, пока мать не вернулась домой и не утроила взбучку. Я ещё раз извинилась перед старушкой за свои странные мысли и пообещала зайти завтра.

— Даже не думай извиняться, — бабуля сунула руку в карман и начала перебирать монеты, чтобы они звенели. – Завтра приходить не надо. День будет важный – родительский. Да и по кладбищу дюже не шастай…

— Это плохо?

Предупреждение звучало настораживающе.

— А зачем тебе? – хитро улыбаясь, соседка прищурила глаза. – Мальчонку поберечь надобно.

— Какого? Толю?

— Толя здесь не при чём, — приложила руку к моему животу. – Дюже бойкий будет.

— Откуда вы знаете? – понимаю, что имеет в виду тётя Клава, но пока не уверена в её словах.

— А я всё знаю, детонька. Всё-всё и про всех. Он ещё не родился, а уже ходит по нашему селу. Старикам помогает и болезных на ноги ставит.

Конец.