Глава 72

Выплеснув всю злость на беззащитную женщину, Степан занырнул в хату, накинул рубаху, взял ключи со стола и бросился к машине. Не понимая, куда и зачем ему вдруг срочно понадобилось ехать, открыл дверцу, сел за руль, вставил ключ в замок зажигания и…

Галя слышала, как отъезжал автомобиль, еще она слышала какие-то голоса, кто-то издали запел песню, слов которой не разобрать. Отдышавшись, она подползла к крылечку, положила голову на первую ступень, с трудом приподняла левую руку, дотронулась пальцем до губ. Это были не губы, а самый настоящий холодец. Уже рассвет близится, надо привести себя в порядок, чтобы ни дети, ни соседи не увидели ее исковерканное лицо. Заползая на крыльцо, Галя почти не стонала. Отбитые ребра, ноющие мышцы забирали все силы, но женщина упорно лезла в сени. Там она вытерла лицо тряпкой, лежащей на лавке, потом взобралась на лавку и согнулась пополам. Дышать трудно, как будто все кости переломаны. Голова гудела, в ушах стоял звон. Ноги тряслись, словно Галя всю ночь носилась по деревне, как ошпаренная. Слава богу все зубы на месте, а вот один глаз не видит. Заплыл. Перебравшись в основную часть дома, Галина посмотрела в зеркало. Господи, как страшно-то! Лицо перекошено от отека, заплывший глаз, как будто стал вдвое больше. В волосах сухие травинки, пыль, листочки. Смахнув с головы мусор, женщина протянула руки к рукомойнику.

— За что ты меня так, а? – вырвалось из ее губ, которыми было трудно пошевелить.

Кое-как умывшись, она сняла испачканное в пыли платье, бросила его в угол комнаты, надела чистое и взяла полотенце. Сходив на колодец за ледяной водой, Галя опасалась наткнуться на кого-нибудь, но улица была пуста. Намочив полотенце, приложила к разбитому лицу, села на крыльце.

— И куда тебя понесло? – спросила она пустоту, глядя на дорогу. – Сумасшедший. Что на тебя нашло? Почему на мне всю злобу выплеснул? Я же не виновата, что у тебя любовь на стороне… которая не отпускает и к себе жить не созывает. Степушка… Я-то тут причем? Ну не хочешь жить со мной, зачем бить?

Вспомнив, что через несколько часов надо идти на работу, Галя приложила ладони к щекам. Кожа на лице до сих пор горит адским пламенем. Такое чувство, будто их накачали соляркой и подожгли. Горят, не унимаются. Время летело неумолимо. Просидев на крыльце до четырех утра, Галя оклемалась и отправилась в сарай. Выполнила привычную работу. На этот раз каждое движение давалось через боль. Пальцы ломит, спина не разгибается, но Галя сделала все, что положено. В этот раз она не выгнала коров в поле, накосила травы, дала соли (лизунок), затем испекла блинков для девочек.

— Ой, мама, а зачем ты лицо платком завязала? — проснувшись, Маня увидела мать с перемотанным лицом. Только глаза видны.

— Заболела я, — ответила Галя, разбудив девочек.

— И долго ты так ходить будешь?

— Несколько дней. Вставайте, завтрак на столе, ешьте и идите в школу.

Девочки встали, переоделись и уселись за стол. Галя села на кровати в комнате детей и задумалась. Как на работу идти? В таком неприглядном виде показываться перед заведующей и остальными…

— Надо взять больничный, — подумала вслух женщина. И вновь затихла.

Из головы не выходил Степан. Галя давно догадывалась, что у него кто-то появился. Любая женщина сердцем чует измену, но она не собиралась выяснять, кто та избранница, с которой он встречается. Думала, поиграется и успокоится, но, видимо, что-то не сладилось.

— Сколько ж это будет продолжаться?

Заговорить с мужем о его пассии – обречь себя на смерть. Сказать ему, чтобы уходил? Так дом принадлежит его бабке, которая давно померла. Как жить дальше? Возвращаться в свое село? К кому? С матерью связей нет, с сестрами – тоже. Да и прощать мать за то, что она считает Галю во всем виноватой – глупо.

— Ох, горе горькое, — покачала головой Галина. – Хоть в петлю лезь.

Нельзя в петлю. На Галине двое ребятишек. Кому они нужны, кроме нее?

Проводив детей, Галя помыла посуду. Надо сходить в медпункт… Но так боязно смотреть людям в глаза, зная, что они догадаются, почему Галя прячет лицо. Многие обрадуются, потому что завидовали благополучию Стрелецких.

— Из-за вашей зависти вся жизнь прахом пошла.

В настенных часах кукушка прокуковала десять. Убрав веник в угол, краем глаза Галя заметила в окне проскочившую фигуру.

— Хозяйка! – раздался в сенях мужской голос.

— Председатель, — ахнула Галина, удивившись неожиданному визиту.

— Есть кто дома?

Выпрямившись, Галя вытянулась в струну. Дверь открылась, и перед ней возник Ефим Петрович.

— А Степка где? – задал он вопрос. Увидев странный внешний вид женщины, тут же спросил: — Ремонтом, что ли, занялась? Или…

Какой уж тут ремонт, когда у бабы только один глаз живой.

— Что это с тобой? – опешил Ефим. – Неужто… Степан?

Опустив голову, Галя промолчала.

— То-то я заметил, что он в последнее время сам не свой. И часто побивает?

Галина мотнула головой.

— Значит так, как объявится, чтоб сразу ко мне шел. Будем его при всем собрании воспитывать. Еще не хватало, чтоб он рабочий день пропускал, да из-за него жена на работу не выходила. Я ему устрою кузькину мать!

— Не надо, мы сами разберемся, — прошептала в ответ Галя. – Если вы его при всех… то хуже будет.

— Ох, бабы-ы! – заворчал председатель. – Пока вы будете в молчанку играть, ваши мужики с вас не слезут.

— Ефим Петрович, я вас очень прошу, не трогайте его. Это, — показала пальцем на свое лицо, — было в первый и последний раз.

— Откуда такая уверенность, что в последний?

— Потому что я знаю Степана, как облупленного.

— Ну-у, ладно, — смягчился Ефим. – Я бы на твоем месте пожаловался, куда следует, чтоб его приструнили.

— Это наша семья, и мы сами во всем разберемся, — повторила Галя. – Спасибо за заботу.

— Даю тебе больничный на неделю. А там, смотри, я тебя в обиду не дам. Хорошая ты девка, Галина, рукастая. И на работе тебя хвалят.

— И кто ж?

— А все. Когда ты туда пришла, с первого дня, так сразу всем и приглянулась. Добрая, заботливая. Такие, как ты, на вес золота.

— Можно я рабочее место сменю?

— А чего вдруг? Не нравится с детишками управляться?

— Ефим Петрович, устала я. У самой двое.

— Понимаю. И куда ж мне тебя пристроить?

— В магазине, слыхала я, скоро продавщица понадобится.

— Верно. Ну, ладно. В магазин, так в магазин.

 

Глава 73

Попрощавшись с председателем, Галя села у окна и пригорюнилась. Хороший мужик – Ефим Петрович, понятливый. О как, хотел Степку народным судом засудить. Это ж надо, а? Вот если б так батьку ее, да несколько лет наза-ад, да суди-ить…

— Никому не было дела до чужой семьи. Мать повторяла одно и то же: «Не выноси сор из избы». И свекровь такую же ахинею несла. Сор, что такое сор? А где бабе защиты искать? И кто придумал скрывать, что в семье творится? А ведь так и убить могли, что батька мой мамку, что Степка – меня…

В доме тихо, только часики настенные тикают. Галя сидела, положив руки на колени, и думала о своей жизни. До чего дожили, страшно сказать. А так хорошо начиналась семейная жизнь… А главное, складно да ладно. Свекор в Гале души не чаял, дочкой называл, Степан не ругался, был добр, иногда ласков. А вот со свекровью пришлось повоевать. Слишком уж характер у нее бойкий. Смолоду, оказывается, она такой была. А в селе ее не видно было. А то ж, зажиточная, гордая, со всеми вместе хороводов на праздники не водила, в общественных делах не участвовала.

— Не хочу быть такой, как она. Спасибо Петровичу, в сад направил. Я хоть с людьми вижусь, поговорю. Ну, а теперь в магазине главенствовать буду. Не могу с детьми управляться. Плачут, домой к мамкам просятся, а у меня сердце кровью обливается.

С улицы донесся характерный звук автомобиля.

— Степа, — взбодрилась Галина и резко встала.

Прибежав в комнату, она глянула в окно. Да, это был «Москвич». Глубоко вдохнув, Галя готовилась к разговору с мужем.

— Вот сейчас придет, и я не смолчу.

Сто процентов, он уже пришел в себя и пойдет на контакт. Надо выговориться. Обоим. Хватит ходить вокруг да около. Знает Галя о новой любви мужа, давно знает. Пора вываливать правду наружу. А там, как бог решит. Дано остаться вместе, значит, останутся, а если Степка не желает, то пусть идет к своей полюбовнице. Хотя… не лежит душа к разрыву. Ох как тяжко Галинке буде-ет…

— Поживем-увидим, — твердо решила Галя. – Время покажет, кому мужик нужнее.

Уставившись в окно, Галя вдруг отпрянула. Из машины вышел до боли знакомый мужик. Поправив кепку, он обошел авто и открыл пассажирскую дверь. Потянул на себя Степу, и тот вывалился наружу.

— Господи! Что с ним?! – Галя было собиралась кинуться на помощь, но остановилась.

Стыдно показываться перед людьми в неприглядном виде. Продолжая наблюдать за приезжими, она немного задвинула занавеску, чтобы ее не заметили. Мужик оттащил Степана от машины и примостил его к забору. Вернулся к машине, вытащил ключ из замка зажигания, закрыл дверцу и кинул ключ в карман своих штанов. Затем подхватил Степана под мышки, потом опять опустил на землю. Открыл калитку, придавил ее камушком, чтобы не закрывалась, и поволок Степку к крыльцу.

— Есть, кто дома? – крикнул он.

Приложив руку к груди, Галина застыла.

— Хозяйка!

Было слышно, как заскрипели доски на крыльце.

— Ау! Отзовись!

Потом – шум в сенях.

— Галька! Оглохла, что ли? Если ж хата открыта, значит ты дома!

Галю словно по голове ударили. Митька! Откуда ты взялся? Столько лет о тебе не слышали!

— Галь, забирай Степку! Пьяный он.

Взбодрившись, женщина поспешила на зов, позабыв, что лицо ее скрыто под платком.

— О, здоров, — Митя укладывал друга на лавку. – Зову, зову. Мне возвертаться пора. Столько времени с ним потерял…

Выпрямившись, он вытер тыльной стороной ладони вспотевший лоб.

— А чо это с тобой? Пчелы покусали? – с усмешкой спросил Митя. – Или… Ба-а-а-а.

Отвернувшись, Галя поправила платок.

— Кто это тебя так?

— Никто. Спасибо, что довез. Где ты его нашел?

— А чего искать, когда он в Яшкино ночью заявился. Злой, как черт. Моих перебудил. Тьфу! Надоел, если честно. Жил бы да жил в семье, ан нет, уперлось ему на сторону ездить.

— В Яшкино? – повернулась Галя. – У него зазноба в Яшкино?

— А ты не знала? – опешил Митька. – Ну-у, это… — замялся он, сунув руки в карманы штанов.

— Знала, но думала, что здесь кого нашел.

— Галь, не бери в голову. Поиграются и разбегутся, — покраснел Митяй.

— Вижу, врешь. Стоишь и врешь. Кто она?

— Вот дернул черт за язык, — забубнил гость, переминаясь с ноги на ногу. – Давай без меня, ладно? Не хочу быть яблоком раздора.

— Этим яблоком стала распутница, которая в мою семью влезла. Говори!

— Галь, вы уж как-нибудь сами разберитесь, лады? Не впутывай ты меня в ваши дела. Бывай.

Не успел Митя выскочить из хаты, как Галя перегородила ему дорогу.

— Мить, будь добр, спасай мою семью. Съезжу к той беспутной, поговорю с ней. Хочу, чтоб она поняла, по-женски. По-бабски! А ежели не поймет…

— Да брюхатая она, — опустил глаза в пол Митя. – Месяцев пять уже…

 

Глава 74

Галину повело. Вцепившись в рубаху гостя, она чуть не потеряла сознание. Удержав женщину, Митя посадил ее на табурет и дал воды.

— Беременная, что ль? – ошарашенный Митя присел рядом, на соседний табурет.

Забыв, как выглядит лицо, Галя машинально стянула платок с головы. Брови мужика моментально взмыли на лоб.

— Ох ё!

Выглядела Галина ужасно. Половина лица распухло так, будто ей под кожу залили ведро жидкости. Глаз заплыл, и кожа аж почернела. Губы словно чем-то рыхлым размолотило: висят две грибины, как сопливая шляпка масленка, опухшие, потрескавшиеся.

— Степка? – кивнул на спящее тело Митя. – Не ожида-ал…

Потирая руки, мужик встал рядом с лавкой, на которой храпел пьяный Степан.

— Дал бы по первое число, да не мое это дело.

— Мить, кто она? – разбитые губы Гали дрожали, глаз слезился… Галя была похожа на алкоголичку.

— Я прошу тебя, — взмолился Митя, приложив раскрытую ладонь к груди, — не впутывайте меня в это. Я не хочу друга предавать, себя подставлять, да и тебе… Да какая разница, Галь? Я вот тоже… имел смелость на сторону поглядеть, — пряча бегающие глаза, стыдливо проговорил он.

— Мне не интересно, на кого смотрел ТЫ, мне надо знать, кто носит ЕГО ребенка. – показала пальцем на мужа.

— Не, не скажу. Прости, Галь. Ох ё-о! Засиделся я у вас! – увидев, сколько натикало на наручных часах, Митя поспешил к выходу. – Отоспится, передай ему, чтоб… А вообще, не надо. Ничего не передавай. Бывай, землячка!

Махнув кепкой на прощание, мужик выскочил на улицу. Переведя тоскливый взор с захлопнувшейся двери на лавку, Галя пристально посмотрела на мужа. Сейчас она чувствовала ненависть к нему. Лежит на боку, перекошенное лицо повернуто кверху, рот открыт, из уголка рта течет слюна, правая рука касается пола, нога – тоже, храп стоит на весь дом, жутко воняет отвратительным перегаром.

— Брюхатая? – засопела Галя, приподнимаясь с табуретки. – Пятый месяц?

Безумная злоба охватила женщину. Выпрямившись, она сжала кулаки, готовая прыгнуть на мужа и отколошматить его так, чтобы он стал похож на нее – с вывернутыми наизнанку губами и опухшей физиономией. Слезы потекли по щеке, мало того, что он поднял руку на жену, так еще и ребенка на стороне заимел. Если бы об этом рассказал кто-то другой, то Галя вряд ли поверила. А Митьке верить можно. Он ведь закадычный друг Степана. С чего ему подставлять лучшего дружбана?

— Гад! – крикнула на спящего мужа Галя. – Какой же ты гад!

Убежав в комнату, она упала на кровать.

— М-м, — промычал Степан, собираясь перевернуться на другой бок. Он был настолько слаб, что не мог пошевелить тазом.

Рыдая в подушку, Галина вдруг услышала грохот.

— А-ай! – застонал Степка.

— Свалился? – проворчала женщина, подняв голову. – Да чтоб ты убился.

— М-м, — Степа лежал рядом с лавкой, пытаясь подсунуть руку под бочину.

Голова кружится, в горле сушит, бедро ноет.

— Где я-а-а? – приоткрыв один глаз, Степа сощурился. – Где, а?

Не получив ответа, он, лежа на боку, с третьей попытки стянул через голову рубаху и высморкался в нее. Откинув грязную тряпку в сторону, потянулся к ножке стола, которая перед пьяными глазами, показалась ему бутылкой.

— Пи-ить, — выдавил из себя Степа, делая хватательные движения пальцами. – Пи-ить.

Он находился в прострации, ловил вертолеты, в глазах двоилось. Слушая, как муж изнемогает от жажды, Галя представляла его с другой. Удивительно, но ей удалось рассмотреть беременную фигуру соперницы в длинном цветастом платье, но вот лицо…

— Кто ж ты такая? – села на кровати Галя. – К кому Степка дорожку проложил?

Степка продолжал стонать. В глотке горело так, как будто он находится в поле под палящим солнцем. Вспотел с головы до пят, весь потом покрылся.

— А-а, — перевернувшись на спину, он раскинул руки. Левой ударился о край лавки. – У-у-у, — и всхлипнул.

— Задолбал, — прошептала Галя, выходя из комнаты. – Чего разлегся?

Голос ее был груб. Сощурившись, женщина приподняла одну бровь.

— Плохо тебе?

— А-а-а.

— Не стони. Сам виноват. Нечего было напиваться. – поставила руки на бока.

— Ле… ю… Ся! – с трудом выдавил Степан, приподняв голову. Но тяжелая голова грохнулась на доски. – Аа-а-а!

— Что? – чуть наклонившись, Галя уставилась в омерзительного вида лицо, перекосившееся от боли.

— У-у… а-а… ся, — повторил Степан, закинув руку над головой. Он хотел потереть ушиб, но не мог сообразить, где болит.

— Люся? – вдруг осенило Галю. – Люся? – сделав шаг к валяющемуся мужу, она наклонилась еще ниже. – Что за Люся? Она живет в Яшкино?

В голове все перемешалось. Галя пыталась вспомнить, кто там остался из молодых девок по имени Людмила. Что-то ничего на ум не приходит. Съездить бы туда, да узнать, может, новая какая прикатила и окрутила женатого мужика? Неужто не знала, что он женат? Не может этого быть! Потому как каждой собаке известно, что Степан Стрелецкий взял в жены Галину, дочь Фрола Иванова.

— Специально к нему подлезла, — зашипела Галя, думая о той, которая стала разлучницей. – Специально, потому что все знают, каков род Стрелецких. Богатый!

Сделав еще шаг, Галя пнула мужа по бедру ногой.

— Вставай! Хватит валяться!

Засопев, Степа вновь приподнял голову, но ответить не сумел. Плохо родимому, так плохо, что хоть помирай.

— Скоро дети из школы придут! – Галя сдерживалась, чтобы не схватить ухват и не отходить им мужа. – Нечего перед дитями дурь свою показывать!

Толкнув мужа еще пару раз, она взяла его ноги и тут же бросила. В боку резко закололо, будто чем-то резанули. Галя ойкнула и села на табурет.

— Ирод ты, а не муж, — всхлипнула она, — все органы повредил.

Потерев бок, Галя резко обернулась к окну. За окном кто-то переговаривается. Это девчонки идут, весело смеясь.

— Да чтоб тебя, — хлопнула себя по колену Галя. – Стыдоба.

Дочки вошли и застряли на пороге. Перед ними, во всей красе, лежал папка. Он кряхтел, что-то бормотал, скомканная рубашка валяется на полу, а сам в одних штанах.

— Что с ним? – удивленно спросила Маня, медленно переступая порог.

— Дурачится, — не нашла, что ответить Галя.

— Ой, ама! У епя на ице…

Маня и Галя замерли. Настя! Это сказала Настя! Девочка смотрела широко распахнутыми глазенками на мать. Сразу видно, испугалась, вот и вырвались несколько слов. Не так ярко, как хотелось, но все ж разобрать можно.

— Это я упала, — сквозь слезы произнесла Галя и бросилась обнимать Настеньку.

Маня сделала шаг в сторону, насупив брови. Чего это она Настьку обнимает? Что тут такого? Ну сказала, что-то дурацким голосом, ну и что? Все умеют разговаривать, ничего особенного. Опустив голову, Маня перешагнула руку отца и с понурым видом отправилась в комнату.

— Солнышко мое, — всхлипывала Галя, целуя лицо дочери, — я же говорила, я же им говорила…

— Ама, — Настя улыбалась, прищуриваясь, — ама, не пась.

— Пи-ить, — донеслось снизу.

Галя отцепилась от дочери и с презрением посмотрела на мужа.

— Да пошел ты. – взяла дочь за руку и повела в комнату.

Степан пролежал на полу до позднего вечера. Когда его чуть-чуть отпустило, он смог залезть на лавку. Сев, обхватил голову руками и резко выдохнул.

— Никогда… ни капли в рот…

— Очунял? – Галя принесла с улицы ведра с водой. – У-у, стыдобище. Дети ходят и смотрят на пьяного батьку, а он валяется и ноет.

— Не бухти, самому тошно.

— А мне не тошно? – вспылила Галя, поставив ведра у порога. – Посмотри, что ты со мной сделал!

Подняв глаза на жену, Степа поморщился. Галя была похожа на страхолюдину с подбитым глазом. Страшная, неприятная.

— Что рожу отворачиваешь? – рыкнула женщина, снимая калоши. – Не нравится?

— Не ори, башка раскалывается, — заныл Степан, сжимая кулаками черепок. – Без тебя тошно.

— Тошно ему. Тошно! Ты зачем в Яшкино таскаешься? Сам расскажешь или мне…

— Не твое собачье дело, — протерев лицо ладонями, Степан встал. – Надо было, вот и ездил.

— К кому?

— По делу.

— По какому такому делу? – Галя, выкатив грудь, вплотную подошла к мужу.

Степан смотрел на нее, как на какое-то омерзительное животное, наморщив лоб. В глазу Гали не было страха. Женщина держалась уверенно. Вспомнив, как он бил ее, Степан отвернулся и неуверенным шагом потопал в комнату. Через десять минут явился председатель. Отругав Степана за прогул, предупредил, что в следующий раз снимет с должности. Степан не слушал, он лежал на кровати, отвернувшись к стене, и пялился на свои пальцы правой руки. Потом Ефим Петрович немного поговорил с Галей. Выражая недовольство к безалаберному поведению Степана, Ефим не мог понять, что с ним случилось. За какой-то день Степан вдруг переменился, стал безответственным, невнимательным.

— Я его весь день прождал. Думал, случилось чего, — хмурился председатель, стоя на пороге. Он уже собирался уходить, но задержался. – А он напился… Хм, не похоже на него. Галь, вы давайте, не скандальте. За ум пора браться.

— Степану, — поддакнула хозяйка.

— И Степану тоже.

Галя побледнела.

— А я-то тут при каких делах? Что это вы на меня напраслину возводите?

— Муж и жена – одна сатана. – кивнул Ефим, переступая порог. – Негоже жить, как на пороховой бочке.

— Я что-то не пойму, а вам-то что до нашей семьи? – вдруг опомнилась Галя, наконец поняв, что председатель как-то слишком уж зорко следит за ее семьей.

Обернувшись, Ефим натянул улыбку.

— Доброй ночи, — кивнул и вышел.

— Ерунда какая-то, — подумала Галя, уставившись на дверь. – И что ему приспичило переживать за нас?

 

Глава 75

Почти три недели Галина приходила в себя, отмачивая лицо травяными сборами. Внутренние органы иногда побаливали, когда она пыталась выполнить тяжелую работу, но Галя, стиснув зубы, продолжала заниматься домашним хозяйством, не прося мужа о помощи. Степан, получив еще раз выговор за тот случай с пропуском рабочего дня, сначала извинился, а потом попросил председателя дать ему отпуск на недельку, чтобы разрешить кое-какие вопросы, но Ефим Петрович дал отказную. Нечего отлынивать, когда у Ефима идет подготовка к посеву озимыми. Сжав челюсти, Степан не стал перечить. А то, чего доброго, заставят оставить «пост», а Степану это сейчас некстати.

Дети маме помогают: подмести пол, помыть тарелки, начистить картошки… Настя помогает с огромным удовольствием, а вот Маня, скидывая на сестру наказы матери, чаще отлынивает, прикидываясь, что слишком занята, чтобы возиться с ковриками или кормлением курочек. Она тихонько нашептывает сестре, мол, сегодня ты, а завтра – я, а сама садиться за стол и рисует девочек, держащих мальчиков за руки.

— Манька! – в дом вошла Галя, мокрая, как цуцик.

На улице идет дождь. Третий день заливает. Уже стойко ощущается приближение холодной осени. Конец сентября резко изменил свои планы, спрятав солнце за серыми тучами и пригнав промозглый ветер с частыми дождями. Галя вымоталась донельзя. Завтра выходить первый день на работу, в магазин, а силы на исходе. Все сама – и дров наколоть, и воды натаскать, печку истопить, поросятам сварить, перестирать, приготовить… Урожай тоже сама убирала. Картошку с девчонками собирали. Галя копала, а дети в ведра складывали. Правда, Маня и тут отличилась. Каким-то образом загнала под ноготь заносу. Стоит орет, рукой в воздухе потрясывает. Ни крови, ни царапины. Подскочив к дочке, Галя схватила ее за запястье и притянула к себе. Торчит из-под ногтя обломок соломинки, тоненький такой, словно иголочка. Вытащив заносу, Галина подула на пальчик, а Маня возьми и скажи:

— Я теперь работать не могу. У меня опасная рана. А вдруг загноиться?

— А ты ранку водичкой промой, варежку надень и возвращайся, — сказала мама, взявшись за лопату.

Не вернулась Маня. В доме осталась. Уселась на теплую печку с книгой в руке, да так и уснула, не дочитав сказку. Вот и сегодня поймала ее мама за бесполезным делом.

— Опять лодырничаешь? Настька там курей загоняет, а ты ерундой маешься! – высыпала дрова у печки Галя.

— И ничего не маюсь, — заворчала девочка, соскочив с постели и быстро заняв стул за столом, где она с сестрой пишут палочки-крючочки. – Мне задание дали, вот и делаю!

— В который раз тебе задание дают, а Настьке вон ничего не задают! Единоличница выискалась! Ты что, одна на весь класс? Ни для кого заданий нет, а ты у нас прям королева.

— Да! – громче отозвалась дочь, раскладывая на столе карандаши и краски. – Одна! Потому что я лучше всех!

— Ты посмотри на нее! – открыла мама печную дверцу, чтобы подкинуть полешек. – Ишь, какая важная!

— Да! Важная!

— Поговори мне! Кто тебя оговариваться с матерью научил? – положив пару полешек, закрыла дверцу и встала. – Совсем от рук отбилась.

— Это Настька твоя отбилась, а я с руками! – огрызнулась Маня, не понимая, что означает фраза «от рук отбилась».

— Ты Настю не трожь. Она у нас особенная. Комиссия из города приезжала. Учебная. Диву даются, как это девка столько лет молчала, а потом вдруг голос подала. С каждым днем все больше лопочет. Каждое слово, как песня, от зубов отскакивает.

Нагнувшись над листком бумаги и сжав в руке черный карандаш, Маня раскраснелась. Настю мама хвалит, учителя над ней дрожат. Все вокруг смотрят на эту Настю, как на диво дивное, словно она – золотое яйцо из сказки про Курочку Рябу. Маню никто ни разу не похвалил, только ребята иногда посмеиваются из-за чудных шрамов на щеке. Маня им кулаком грозит, после уроков за школой поджидает, но никто из одноклассников не идет с ней драться, потому что думают, что она головой дурная.

Нет сладу с ребятишками, не имеет Маня подружек, а у Насти уже появились две. Света и Валя. Обе девочки скромные, на рожон не лезут, ничем к себе не привлекают, живут по соседству, с пеленок вместе играют, друг к дружке в гости бегают. Поначалу они долго к Насте присматривались, потому что она молчуном прославилась, а когда Настя начала произносить первые слова, да с понятным уклоном, все ахнули. Дети наперебой начали показывать пальцем на предметы и спрашивать: «Что это?» Настя охотно отвечала. Что не могла выговорить – ей подсказывали. В общем, влилась Настюша в коллектив, заимела близких подруг, и стало жить легче.

Маня, глядя на всю эту идиллию, корчила рожицы, когда кто-то подзывал ее сестру. Передразнивая детей, Маня старалась ущипнуть, обидеть, ударить, чтобы перенести душевную боль на одноклассников. Дети от нее отворачиваются, общаться не желают, а ее это еще больше злит. Теперь еще одна проблема сама собой возникла – одноклассники с Настькой дружбу заводят, во всем ей помогают, вместе смеются, вместе домой идут. А Манька позади волочется, сверля спины детей колким взглядом.

Дома отбирает у Насти канцелярию, не дает спокойно почитать книжку или просто посмотреть в окно. Постоянно ее задирает и обзывает обидными словами:

— Кривая! Глухая!

— Не гухая, — мотает головой Настя, не реагируя на тычки и шлепки противной сестры.

— Тупая ты, — рыкнет Маня и даст подзатыльника.

Настя не жалуется матери. Ей не хочется, чтобы мама злилась, потому что видит, как ей тяжело, как она нервничает и не разговаривает с папой. Папа стал чужим для всех. Приходит домой, молчит, не здоровается. Поест и в комнату идет, ту, в которой когда-то жил дед Панкрат. Но однажды, когда выпал первый снег, папа вдруг засобирался в поездку. Настя и Маня слышали, как мама рано утром плакала и просила остаться. Но отец оттолкнул ее, забрал свои вещи, сказал что-то неразборчиво и громко хлопнул дверью.

— Я найду ее! – рыдала мама, сидя на полу. – Найду и заставлю вернуть моего мужа. Иначе… иначе спалю вместе с дитем к чертовой матери.

 Следующая страница