Глава 76

 На следующий день Галя, накрыв стол для детей, оделась, напомнила им, чтобы закрыли дом на замок, положили ключ под крыльцо, и убежала в магазин. По дороге она встретилась с тремя женщинами, поздоровалась и, ощутив пристальный взгляд последней, обернулась. Пухлая доярка – Светлана Егоровна – засмущалась, но отворачиваться не стала.

— Я чо спросить хотела, — она решила подойти, — когда хлеб привезут?

— Сегодня, — опешив, ответила Галя. Понимая, что доярка мнется и жаждет заговорить о другом, Галя вдруг выпалила: — Что-то еще? Я же вижу, что вы хотите спросить о моем муже.

— О Степане? – подняла брови Егоровна. – Зачем?

— Ой, — язвительным тоном заговорила Галя, — не надо прикидываться. Вы только и знаете, что языками мелете.

— Мы? – растерялась доярка.

— А кто ж? – нервы Гали были на пределе. Ни с того ни с сего, она начала ругаться. – Суете свои носы туда, куда дворовые собаки не совали! Да что вам всем надо от меня?

— Ничего… — сделав два шага назад, Светлана открыла рот.

— Что смотришь?! – гаркнула Галина. – Иди, куда шла!

— Бешеная, — ворчливо прошептала доярка, практически убегая от злющей продавщицы.

Поправив платок у лица, Галина поспешила на работу. Возле магазина уже стояли бабки, видимо, которым дома делать нечего. Галя так им и сказала, мол, сидели бы на печи, а не шастали в такую погоду по магазинам. Бабульки не из робкого десятка, быстро поставили нахальную продавщицу на место, указав ей на ее манеру разговора со старшим поколением.

— Да что вы говорите, — усмехнулась Галя, снимая амбарный замок с двери. – Ходят тут, вынюхивают. Да вам дай волю, вы бы весь молодняк по миру пустили. Завистницы!

Заскочив в помещение, она захлопнула дверь перед бубнящими старушонками.

— Ты погляди на нее!  — замахала кулаком одна из старушек. – Гордая какая!

— Да не гордая она, а наглая, — поддакнула вторая.

— Заелась! – встряла третья. – Совести у тебя нет!

— У меня учет! – выглянула Галя и тут же повесила на дверь табличку. – Идите отсюда, некогда мне с вами лясы точить!

И опять закрыла дверь, задвинув щеколду.

— Мы на тебя управу найдем! – завизжали подружки, стукнув в дверь ногами. – Пришла тут и главную из себя строит! Какая муха тебя укусила? Не имеешь права не пускать!

Покричав за дверью, женщины смирились и ушли. Галя, сняв с себя пальто, повесила его в подсобке. Надела рабочий халат и села за прилавок. Подперев ладонью нижнюю челюсть, она начала покачиваться из стороны в сторону.

— Что за жизнь такая? – думала о муже. – Свой ребенок есть, так он с другой начудил…

Слеза потекла по щеке. Галя смотрела в одну точку застывшим взглядом, покачивалась и еле слышно мычала.

— М-м-м…

Душа вымотана, сердце плачет, тело, как тряпичная кукла, не желает поддаваться власти разума. Сейчас бы выйти на пустырь да как заорать во всю глотку, чтобы уши заложило, чтобы ее сердечный крик до Яшкино долетел и впился в голову Степана. Глядишь и очухался б мужик, поняв, как больно на душе его жены, которая столько мук перенесла ради семейного спокойствия.

— Открывай! – судя по голосу – мужик пришел.

В дверь постучали.

— Где ты есть? Открывай!

— Ай, — махнув рукой, Галя не сдвинулась с места.

— Галина Фроловна, это что за бунт на корабле?

Председатель! Подбежав к двери, Галя откинула щеколду и вытянулась в струну.

— Какой еще учет? – открыв дверь, задал вопрос Ефим и сунул Гале табличку.

Он выглядел напряженным, даже сердитым.

— Вы что, семейство Стрелецких, порешить мою судьбу захотели? – Ефим вошел, закрыл дверь и закрыл ее изнутри. – Это что еще за новости?

Галя попятилась к прилавку.

— Галина! – нахмурив брови, председатель наступал. – То ты, то Степан! Где он? Куда опять пропал? Я его на один день отпустил! Машину у дома моего бросил и даже не зашел! Долго я буду глаза закрывать на его подлое отношение?

В глазах Гали появились слезы. Заметив их, Ефим понизил тон.

— Что он опять натворил? Галя, я был у вас, дом закрыт. Еду обратно, старушки дорогу перегородили. Жалуются на тебя, Галина.

Не выдержала Галя. Кинулась на шею председателя и зарыдала в три ручья.

— Ну-ну, — Ефим немного растерялся. – Жизнь – штука непредсказуемая. Знали б заранее…

— Соломки подстелили, — добавила Галя, уткнувшись лицом в грудь Ефима. – Так мой свекор говорил.

— Да-а, — вздохнул Ефим, — хорошим мужиком был Панкрат. Я его хорошо помню. Никогда в обиду младших не давал. Заступался за всех. А вот брат его — еще тот негодник был…

У магазина толпились все те же бабульки. Они приподнимались на цыпочки и заглядывали в окна.

— О, гляди-ка! – замахала руками Григорьевна, толкнув локтем подругу. – Обжимаются…

— Ой, батюшки, — отвернулась от окошка Ивановна, — что делается-а-а…

— Дай-ка глянуть, — грузная женщина отодвинула Ивановну и встала на ее место.

— Хм, а ведь правду люди говорят, что все бабы Стрелецких налево хо́жи. Вот и эта молодуха к председателю прискрипалась. И куды ж его бесстыжие глазенки глядят?

— Знамо дело, куды, — подхватила Григорьевна, — на передок молодой. Вона, от одного «немытого» Глафира избавилась, другого, говорят, похоронила, а третий сам в землю ушел, потому как черная сила на них с давних времен возложена.

— Тю-у, не пужай, Григорьевна, я с детства этих Стрелецких боюсь, — передернула плечами Ивановна.

— А чего их бояться? Глафира в дурдоме богу душу отдала, сестра ее еще живая.

— Откуда знаешь? – всплеснули руками бабы.

— А чего не знать? У меня там давняя знакомая работает. Так она говорила, что Анфиска каждую ночь, ровно в двенадцать, на Луну воет. Как подымит вой, так все приблудные замолкают и слушают.

— Страсти-то какие.

— А то! Она ж в молодости чудна́я была. Вспомните, как она к бабам бегала, чтоб за волосья оттаскать, потому что ее мужика частенько привечают. Теперь ждем, бабоньки, когда Галька также бегать начнет. Степан-то у нее то с председательской дочкой, то с племяшкой на машине раскатывал. А теперь у него, как говорят, в другом селе зазнобушка появилась. И, кажется, у них дите намечается.

— Да ты что?

— Угу, весь в деда пошел. Федос тоже женский люд любил. Ночами по соседкам шастал. Один раз его у Прасковьи видали.

— Не может быть! Прасковья тихая всегда была, да своим мужиком, как за каменной стеной жила.

— Ха! Если бы за каменной, то не гуляла б с Федосом. Вот вам крест, бабы, — перекрестилась Григорьевна. – Галька тут тоже шороху наведет. Зуб даю, скоро покатит она за Степаном в дальнюю сторонку.

— А он возвернется?

— Думаю, да, потому как бабы Стрелецкие черным медом мазаны.

 

 

 

Глава 77

Не дождались старушки открытия магазина, разбрелись по домам, обсудив председателя и молодую продавщицу. Григорьевна, та, которой больше всех надо знать о личной жизни местного люда, специально свернула на улицу, где стоит дом Ефима Петровича, в надежде увидеть его жену. А что? Пусть узнает Анна Федоровна, как ее муж, занимающий высокую должность, за молодым телом ухлестывает. Прошлась мимо хаты Григорьевна, да заходить не решалась. Дома ли Анна или на работе? Туда-сюда кругов навернула, повздыхала, да надумала домой возвращаться. Вдруг в доме скрипнула дверь. Остановившись у сирени, Григорьевна сузила бесстыжие глаза и пригляделась. Анна Федоровна вышла с половицей в руках, встряхнула ее, стоя на крыльце, пыль подняла и только порог переступила, как Григорьевна выскочила из-за куста и громко поздоровалась:

— Здравия желаю! – встала у калитки, взялась за частокол и улыбнулась.

— Здравствуйте, — приветливо ответила хозяйка.

— Как здоровьице, Анна Федоровна? Говорят, хворью часто маетесь?

— Ох, Григорьевна, маюсь.

— А я иду и думаю, дай о здравии справлюсь, может, помощь какая требуется. Сидит Федоровна в дому одна одинешенька, дочка в город подалась, а муж весь себя совхозу отдал. – покачивает головой Григорьевна.

— А что ж поделать, коли жизнь такая? Дочке больше городская нравится, в деревню возвращаться не желает. Лишь бы ей хорошо было, а мы уж как-нибудь сами справимся.

— А что ж муж?

— А что муж? Вы же знаете, что у него работы столько, что я каждый раз удивляюсь, откуда только силы берутся. Женская наша доля – ждать мужа, да дом вести.

— Да-да, Федоровна, правы вы, как-никак. Председатель – это очень тяжелая работая. Хотя… если б ему в помощники молодого какого взять, все ж полегче было. Самому-то уже годков не мало.

— Это верно. Был молодой, да прыткий. Но у него свои дела неотложные.

— Ну да. Такие неотложные, что сбежал… ой, — запнулась женщина, прикрыв рот рукой.

Анна переменилась в лице.

— Сбежал?

— Вы меня не слушайте, Анна Федоровна, это я о своем подумала. Родственник у меня есть, чтоб его коромыслом да вдоль хребтины, семью свою оставил и к другой умотал. А я до сих в себя прийти не могу. Чуть какой разговор об измене заладится, сразу про родственника вспоминаю.

— Измене? – лицо Анны стало немного длиннее от удивления.

— Ну да. Тут как, знаешь человека с одной стороны, а потом вдруг – раз! А он другой к тебе повернется. Вроде добрый был, верный своей жене, а сегодня идешь в магазин, а магазин закрыт. В окошко заглянешь, а он стоит с молодой продавщицей обжимается, милуется. Это ж кому скажи, а? Председатель, а такими скверными вещами занимается, ой!

Григорьевна закрутилась на месте, как волчок, словно потеряла что-то. И как только язык повернулся вслух такое сказать? И кому? Жене председателя!

— Вы меня не слушайте, Анна Федоровна, — щеки Григорьевны вспыхнули румянцем. – Это я из-за родственника такая расстроенная. Ну, не хворайте, а я пойду.

И Григорьевну как ветром сдуло. Анна постояла на крыльце еще немного, держа в руках половичок, подумала, а потом вернулась в хату, переоделась и поспешила в магазин. Входя в открытую дверь, она пристально осмотрела малочисленную очередь, сделала вид, что хотела что-то прикупить и сразу вышла наружу. Мужа в магазине не было. За прилавком стоит Галина, обслуживает покупателя, а лицо у нее заплаканное – это видно невооруженным глазом. Поздоровавшись с мужиком, подошедшим к магазину, Федоровна поправила воротник пальто и потопала в сторону дома. Пока дошла, разболелась голова. И куда простывшая спешила? Здоровье надо беречь, а она по магазинам шастает. Ступив на родное крыльцо, Анна ощутила, как по спине, под кофтой, течет пот. Жар окутал женщину. Под платком будто парилка образовалась. Открыв дверь, Анна не заметила, что замка на двери нет. Переступила порог и плюхнулась на лавку. Что-то душно как-то, муторно. Расстегнув пуговицы пальто, она стянула платок на затылок и издала протяжный звук, похожий на стон больного.

— Ты где была? – открылась вторая дверь и Анна увидела мужа. – Тебе что доктор сказал? Больше отдыхать, а ты куда носилась? Аннушка, да что с тобой?

Женщина выглядела изнеможенной. Вот-вот потеряет сознание. Подскочив к ней, Ефим успел подхватить ее под руки. Ноги Анны подкосились, и она повисла на руках мужа.

— Ефимушка, ой, что-то худо мне. – прошептала через силу женщина.

— Молчи, Аннушка, ничего не говори.  – аккуратно подняв жену, Ефим быстро занес ее в дом.

Положил на постель, осторожно снял пальто, убрал с шеи платок и судорожно взялся расстегивать пуговицы кофты. Анна смотрела на его испуганное лицо и еле-еле шевелила губами. Голоса не было слышно, только бешенный стук сердца отзывался в ее голове.

— Ты вся горишь, Аннушка, — на лбу председателя проступила испарина. – Что ж ты, женушка моя любимая, не бережешь свое здоровье?

Анна молчала, всматриваясь в бегающие глаза мужа. Раздвинув кофту, Ефим увидел красные пятна под шеей жены.

— Я за доктором, — прошептал он. – Ты только не вставай.

Накинув на себя пальто, Ефим рванул на улицу. Двери хлопнули два раза, на третий (стук калитки) Анна прикрыла глаза.

***

Вся деревня собралась на похороны жены председателя. Женщины причитали, стоя у бледного тела и не могли без слез смотреть на безжизненное лицо. Мужчины толпились у забора, ожидая, когда можно будет уносить гроб, а Ефим стол у ног жены и незаметно смахивал проступающие слезы. Его дочь Дарья висела на тетушке, которая приехала хоронить сестру. Девушка рыдала от горя и содрогалась всем телом. Сердечницей была Анна Федоровна, болела уж много лет. Люди удивлялись, как такая жизнерадостная женщина могла так рано заболеть, если у нее и жизнь поярче, чем у других, и с мужем повезло. Не пьет, председателем работает, дом – полная чаша.

— Не гулял бы, так Анна жива была, — закудахтала Григорьевна на ухо Ивановне. – Вот и не выдержало сердечко-то.

— А откуда тебе известно, что Анна про мужика своего прознала? – тихо спросила Ивановна, косясь на Галину, которая стояла рядом с всхлипывающей Дарьей.

— Так все ж знали. Вся деревня. Думаешь, никто б не донес?

— Как, вся деревня? Только мы с тобой да две доярочки. Я никому не рассказывала. Светка и Ленка – тоже.

Пристально посмотрев в глаза подруги, Ивановна смутилась.

— Что ты на меня так глядишь, как будто я виновна в погибели Федоровны? – побледнела Григорьевна. — Ты это брось. У меня хоть язык и подлиннее твоего, но ума не лишку.

— В том-то и дело, что не лишку, — сощурилась Ивановна, догадываясь, куда ведет ее подруга.

Григорьевна отвернулась, сделав вид, будто ей что-то в глаз попало, а Ивановна отошла от нее, чувствуя неприязнь от слов сказанных.

После того, как Анну Федоровну отправили в последний путь, Ефим Петрович попросил Галину остаться на поминки. Женщины, увидевшие, как председатель разговаривает в сторонке с продавщицей, сразу принялись осуждать парочку.

— До чего ж у нее душонка черная, только бабу закопали, она сразу к вдовцу прильнула.

— И не говори, главное — при всех. Ни стыда, ни совести.

— Мужик ее бросил, так она к самому главному под крылышко полезла, гадость, а не баба.

— Это ж как теперь на нее люди глядеть будут? Неужто не ёкает у этой бестолковой, что она своих детей позорит?

— А куда ей? Она свое дело лучше всех знает. Со дня на день переберется в хату председателя, станет важничать да на всех плевать. Такие, как Галька, прут на пролом.

— Шкура она. Самая настоящая шкура.

Галя сначала отказалась от поминок, но потом согласилась. Ведь Ефим Петрович много добра сделал для ее семьи, теперь пришла ее очередь поддержать убитого горем председателя. В председательский дом люди заходили партиями. По десять человек. Выпьют за усопшую Анну Федоровну, принесут соболезнования Ефиму и Дарье и сразу выходят из хаты. Когда сочувствующие разошлись, Ефим подсел к Галине. Дарья с тетей собирались убирать тарелки, но Ефим попросил их сесть на свои места и внимательно послушать его.

— Не к месту сейчас будут мои слова, но чувствую, что более тянуть нельзя. – вздохнув, он обвел грустным взором родню и молчаливую Галю.

Женщины переглянулись. Нахмурив брови, Дарья пристально посмотрела на отца и Галину, надумав себе невесть что об этой парочке. Кашлянув в кулак, Ефим положил локти на стол.

— Дарьюшка, эту тайну я хранил всю жизнь, но теперь хочу сказать…

— Какую тайну? – опешила Дарья. – Может, не надо сейчас, пап?

— А когда надо? Через неделю? Или две? И так протянул, хватит уже молчать, — взяв Галину за запястье, он тяжело вздохнул и встал. – Галя, Дашуля…

В кухне густо запахло подвохом. Приподняв одну бровь, Дарья прильнула к тетке, которая выглядела так, будто она знает, что хочет сказать ее зять.

— Галя, — Ефим повернул голову на продавщицу, — чтобы не было поздно, я скажу прямо сейчас. Родня ты нам, Галюня.

 

Глава 78

Родня? Вытаращившись на хозяина дома, Галина глотнула. Дарья, уставившись на отца, подумала, что у него наступило временное помешательство. И только тетя Даши приподняла уголки губ, одобряя поступок Ефима. Давно надо было открыть эту тайну, потому что нет на свете ценнее родственников.

— Не удивляйся, — Ефим сел, — я сразу понял, когда увидел тебя, что ты не знаешь о своих родственных связях.

— Вы мой дядька? – выдавила из себя Галя.

— Нет. Я – твой отец.

Даша аж слюной поперхнулась. Как отец? Чей отец? Гали? С какого перепуга?

— Да что здесь происходит? – выкрикнула девушка, глядя на Галю и отца. – Сегодня такой день… — прослезилась она, — а ты какую-то ерунду говоришь. Теть Свет, что он городит?

— Правду, — тетя погладила племянницу по плечу.

— Ты предатель! – выскочила из-за стола Даша. – Ты маму обманул!

— Сядь и успокойся, — сдвинул брови к переносице Ефим, — я никого не обманывал. Так сложилось. Мы были молоды и глупы, а когда пришло время хлебать большой ложкой – было поздно, я уже на твоей матери женился.

— Ничего не понимаю, — втянув голову в плечи, Галина смотрела на пустую тарелку, пытаясь собрать мысли в одну кучу.

— Была у меня подруга, — начал свой рассказ Ефим, подперев голову кулаком. – Потом ее оболгали, а я поверил.

Ефим изредка поднимал глаза на дочь, обнажая свою душу. Он хотел рассказать все, чтобы у Даши не осталось сомнений: ее отец — честный, порядочный человек.

***

Много лет назад, когда трава была зеленее, солнце светило ярче и соловьи каждое утро пели о любви, Ефим, провожая свою Аленку, был счастлив от того, что она дала согласие на свадьбу.

— Вечером сватов ждите, — сказал он, остановившись чуть подальше от дома невесты. – Придем, как полагается, за родительским согласием.

— Ой, Ефимушка, а не рано мы жениться собрались, все-таки отец у меня строгий. А вдруг откажет? – заволновалась Алена.

— Мне? Не откажет. С Панкратом вместе придем. Со своим отцом я уже договорился.

Распрощавшись с невестой, Ефим вернулся домой. Его отец уже не спал, вовсю трудился по хозяйству. Накормив скотину, точил косу, чтобы отправиться в поле, косить траву.

— О, нагулялся, — ворчливый мужик заметил входящего в калитку сына. – Сбирайся и айда в поле.

— Бать, сегодня свататься пойдем, — напомнил сын. – Ты готов?

— Я бы на твоем месте, сынок, не спешил. – сердито сказал Петр, опустив косу. – Вчера Марфа прибегала. Аленка твоя дюже неразборчива.

— Ты о чем, бать? – подойдя к отцу, Ефим сунул руки в карманы штанов.

— А то ты не понимаешь? – усмехнулся Петр. – Аленка давеча к Панкрату в душу лезла. Или он тебе об этом умолчал?

— Брехня, — неуверенно произнес Ефим. – Быть этого не может.

— Как же, не может. А кто к Марфе в хату чуть ли не каждый день бегает, а? Молодые жениться надумали, а она то к Панкрату, то к Егору.

— Бать, не бери грех на душу.

— А не ты ли мне говорил, что Егор с Аленкой в город за какими-то рубахами катались, а? Егор что, сам себе рубаху выбрать не может, или Глафира шить разучилась?

Ефим призадумался. А ведь верно, что ни разговор, то Аленка про Егора судачит или про брата его – Панкрата. Нет бы о любви под звездным небом лепетать, а она о других вспоминает. Даже сейчас, когда Ефим ее провожал, Алена рассказала, как они с Панкратом сено ворошили, а потом пришел Егор, а Панкрат на него чуть ли не с кулаками бросился. За что? За Аленку, что ли?

Решил Ефим до Аленки сходить и разузнать: Марфа правду говорит или нет.

— Бать, я сейчас вернусь, — сказал он и побежал обратно.

Выскочив на дорогу, поспешил к невесте. Идет бравым шагом, а у самого на душе кошки скребут. Аленка не такая, верная она, лучше девки во всей деревне не сыскать. Минув перекресток, уставился вдаль и видит, стоит у забора Егор, спину выгибает, смех его противный на всю улицу грохочет. А с той стороны забора Аленка что-то ему нашептывает. Остановился Ефим. Ноги дальше не идут. Развернулся. Нет, не будет он при всех выяснять отношения с любимой. Да и что в этом такого, что она с другими парнями разговоры разговаривает? Рядом с домом же стоит, а не ночами с ребятами шастает. Пошел Ефим обратно, да не успел к хате своей свернуть, как на пути его Марфа нарисовалась.

— Ефим, я тут про свадьбу вашу скорую слыхала, — она первой заговорила.

— Ну да. Вы ж с Аленкой общаетесь, она должна была и тебя пригласить.

— Хм, — замялась Марфа, приглаживая косу на плече. – Раньше общались, а теперь она для меня хуже врага.

— Это ж почему? – изумился Ефим.

— Аленка твоя совсем стыд потеряла, — сощурив хитрые глазенки, Марфа покрутила головой. – Никак жениха себе выбрать не может, — шепнула, наклонившись к Ефиму.

— К чему ты клонишь?

— Хороший ты парень, Ефим, да только не разбираешься в бабьей натуре. Не хотела я говорить, но тебя уж больно жалко. Пропадешь ты с ней.

— Говори уже, не томи душу.

— К Егору у нее сердечная дорожка проложена. О нем она мечтает.

— И ты туда же, — усмехнулся Ефим. – Хватит трепаться. Не поверю.

Обошел Марфу, спеша к отцу. Пора траву косить, скоро солнце до высокой точки подымится, там уже не до косьбы будет.

— Стой, Ефим! – подбежала к нему Марфа и схватила за руку. – Послушай, послушай меня, а не то поздно будет.

— Ваши бабские склоки меня не интересуют, потому как я к ним отношения не имею, — отрезал парень.

— Еще как имеешь, — затараторила Марфа, не выпуская его руку. – Илья Ильич не даст Аленке за Егора замуж пойти, потому как в контрах они, хоть и соседи. А под венец с тобой спешит потому, чтоб позор прикрыть. Вона, слышишь? – подняла указательный палец Марфа, слушая, как издалека доносится смех Аленки и Егора. – И так каждый день. Встанут у забора и ржут, как лошади Пржвальскава. Жалко мне тебя, Ефимушка, так жалко, что хоть плачь. Окрутила тебя хитрая Аленка, а ты и усом не ведешь. Поженитесь, а она тебе младенца принесет, да не твоего, а Егорова.

— Да что ты вцепилась-то в меня? – разозлился Ефим, одернув руку. – Сказку придумала и рассказываешь тут. А если к Панкрату пойду и на тебя нажалуюсь, что ты нас с Аленкой рассорить хочешь? А? Вот только не пойму, какая тебе из этого выгода?

— А никакой. Глупенький, я ж по-человечески, по-людски оградить тебя хочу от страшной ошибки. Да неужель тебе хочется чужого дитя нянькать, а? Да как ты после этого жить с ней будешь?

Ничего не ответил Ефим. Опустил голову и поплелся домой.

— Потом «спасибо» скажешь! – вдогонку крикнула Марфа, широко улыбаясь.

Свататься Ефим не пришел. Весь день себе места не находил. Запали страшные слова Марфы глубоко в его сердце. И Аленка к нему не заходила. Марфа и тут справилась, когда домой вернулась. Наговорила Алене про Ефима, мол, предупреждала же, что он не такой тихий, как со стороны кажется.

— Я Панкрату ничего говорить не буду, потому что знаю его норов. Взбрыкнет и в драку кинется, — пришла Марфа к Алене после того, как Егор исчез с поля зрения. – Ишь, моду взял к красивым девкам приставать. – жеманно повела плечами, поправляя косынку.

— Ты не в первой мне говоришь, что Ефим руки распускает, но что-то я ничего такого не замечала, — расстроилась девушка, глядя на соседку.

— Как же, заметишь тут, когда он при тебе гусем ходит. А стоит только мне на его глаза бесстыжие попасться, сразу руки в ход пускает. Ой, Аленка, не нужен он тебе, плюнь и разотри.

— Ты что-то путаешь, Марфа, — прослезилась соседка. – Не мог он…

— Это с тобой не мог, потому как в жены тебя брать надумал. Ладно! Скажу, как есть. На днях, когда вы с Егором в город ездили…

— Да не ездили мы. Я с матерью, а он сам по себе…

— Неважно. Так вот. Ты укатила, а Ефим весь вечер меня обхаживал. Да если бы не Панкрат, так и лишилась бы чести девичьей. Силой-то Ефим не обделен, а мне, как по-твоему, потом людям в глаза глядеть, а? Как Панкрат порог переступил, так Ефим сразу и обмяк.

— Он к вам приходил?

— Нет, не к нам. Я к нему ходила по Панкратовой просьбе. Прихожу, в дому никого, окромя Ефима, вот он охальник и набросился. Панкратушка меня не дождался, прибег, а этот бесстыдник с меня уже юбку стягивает.

— Фу, какая гадость, — сморщила нос Алена.

— А то! У самой до сих пор руки трясутся. Сердечко заходится, когда мимо их хату прохожу. Я туда больше и носа не показываю. Боюсь, что из меня гулящую сделают.

В назначенное время Ефим не явился со сватами к Аленкиным родителям. И Алена забыла путь-дороженьку к любимому жениху. Днем позже Панкрат и Марфа переехали в Яшкино, а Ефим так и не поговорил С Аленушкой.

***

— Пап, а где ж ты мать Галины встретил? – сиплым голосом спросила Дарья, выслушав всю историю до конца.

— И откуда вам известно, что это моя свекровь вас рассорила? – открыв рот, сидела Галя.

— Егор как-то обмолвился. Он ведь с Марфой любовь крутил, а Марфа приревновала его к Аленке. Подумала, что он и туда вхож. А моя Аленка честной оказалась.  – вздыхал Ефим, потирая палец о палец правой руки. – А со Стешей мы случайно познакомились, когда она в нашу деревню приезжала. Это уже года три-четыре прошло.

— Так ты ж на матери моей женат был, — не унималась Дарья.

— Нет. До нее у меня жена была, Любушка, померла от холеры. А опосля Аннушку встретил.

— Значит… — Галина медленно поднялась с табурета. – Значит, моя мать с вами… а потом с моим отцом встретилась?

— Там тоже сложная история приключилась. – вздохнул Ефим. – Случайная связь, а потом Стеша с Фролом снюхалась. Письмо мне писала, мол, отяжелела. А я уже с Аннушкой жил.

— Снюхалась? – разозлилась Галя. – Меня отец всю жизнь шпынял! – она заговорила громче. – Всю жизнь меня за человека не считал! То по маковке огреет, то приблудой обзовет! А вы мать мою бросили и зажили, как сыр в масле?!

— Доченька, да не так все было, — Ефим поднял грустный взгляд на рассвирепевшую Галину.

— Какая я вам доченька?! – стукнула она кулаком по столу. Ложки в чашках зазвенели, пустые тарелки подпрыгнули. – Я из-за вас света белого не видела! Батька из меня веревки вил, а вы сейчас «доченька»? Да какой вы мне отец? Я-то думаю, чего это председатель к нам шастает, неужто мужа моего по доброте душевной к себе на работу взял? А он, видишь ли, ко мне подход искал! А не нашел подхода-то! Потому как раньше надо было думать!

 

Глава 79

— Галя! – возмутилась Дарья, услышав, как женщина кричит на ее отца. – Да как ты смеешь?

— Я? – повернула голову Галина. – Да если бы ты знала, какую жизнь я прожила в Яшкино, то сейчас бы не удивлялась. Батька меня, как щенка… как кота помойного…

Захлюпала носом Галя, вспомнив все обиды разом. В ушах зашелестел охрипший голос Фрола, перед глазами встал его омерзительный образ: тощая бородка, ухмылка с кривыми зубами и запах… гадкий запах его пота, перемешанный со спиртным. Поморщившись своим фантазиям, Галя вышла из-за стола и широким шагом двинулась на улицу.

— Галина! – позвала ее Ефим, но та не откликнулась.

Повернувшись к окошку, Ефим опечалился. Галя проскочила мимо окна, размахивая руками, и пулей выскочила за калитку. Там она свернула налево и ринулась к магазину.

— Нервная какая, — негромко проговорила тетка, собирая тарелки. – Радоваться надо, а она психует. Девка с гонором.

— Сам виноват, — пригорюнился Ефим, — приспичило сейчас об отцовстве ляпнуть.

— А я рада, что у меня появилась сестренка, — улыбнулась Даша. – Всегда о ней мечтала.

— Вот и Аннушка моя о второй дочке мечтала. – Ефим посмотрел на дочь. В его глазах блеснули слезы. — Да не дано…

Влетев в магазин, Галя упала животом на прилавок. Рев стоял на все помещение. Галя тряслась так, будто ее настиг лютый мороз.

— Не может быть, — причитала она, проливая горькие слезы на поверхность деревянного прилавка. – Почему?

Дверь магазина открылась, и в закутке замерли люди. Что это с продавщицей? Чего рыдает? По какому поводу?

— Знамо дело, — краснощекая женщина попятилась на выход, прихватив подругу за рукав фуфайки, — из-за жены председателя стенается. 

— Думаешь? – переспросила та, встав на крыльце.

— А что тут думать? Вся деревня гудит – председатель с продаванкой связался.

— Поэтому-то Степка и сбежал, — удостоверилась в сплетнях подруга.

— Угу, подальше от позора.

 Остаток дня Галина еле отработала. Ошибаясь при выдаче сдачи, она пропускала мимо ушей недовольства покупателей. Молча пересчитывала сумму и так же молча возвращала излишки. Закрыв магазин, Галя поплелась домой. Как теперь жить, зная, что на другом конце улицы проживает ее родной отец?

— Да какой он отец? Одно название. – шептала Галя, подходя к дому. – Чужой дядька – и все тут.

Переделав все домашние дела, Галя легла на кровать. Тяжелые мысли одолевали ее и без того перегруженную проблемами голову. Повернувшись на бок, женщина откинула одеяло. Пролежав пять минут, вновь накрылась. То жарко, то холодно – нет спокойствия в душе. Слова Ефима Петровича крепко засели, гвоздодером не выдерешь. Сев на кровати, Галина уставилась на стену. Тишина вокруг, даже половицы не скрипят. Спят девчонки, а обычно ночами за ключевой водой шастают. Натопишь печь пожарче – душно в комнатенке-то. Хотела Галя их по разным комнатам расселить, да что-то дочки отказались. Нет, Настя была бы и рада, но Маня говорит, что скучно жить порознь-то. Настя говорливой стала – радость-то какая! С каждым днем словечки чище и звонче становятся. Ушки, правда, не всегда на звук реагируют, но врачи говорят, что этот феномен и так впечатляет. Мол, глуховатые детки не могут обрести слух по мере взросления. А Настюше повезло. Вот вроде и в доме все сладко да гладко. Детки растут, хозяйство имеется… Но по Степану душа измоталась. Плачет каждый день, а ночами так и вовсе громче волчицы завывает.

— Степка-а-а, — в глазах Гали проступили слезы.

Неужели все мужики на сторону смотрят? Неужели у них совесть затихает, когда они к посторонней бабе в объятия падают? Куда же разум девается, когда дома жена и дети ждут?

— Я должна узнать, кто та паскудница, что Степку у меня увела, — разозлилась Галя. – Но для начала, хочу посмотреть матери в глаза. Знала, что батька меня по дому гоняет и приблудой зовет, а не заступалась.

Накрутив себя, как следует, Галина легла и прикрыла глаза. За окном зашумело. Ветер поднимается. Скорее всего, сейчас метель начнется. Слушая, как на улице озорничает октябрьская непогода, Галина уснула. Ночь пролетела, как один миг. Не выспавшись толком, Галя поднялась с постели. Тяжко. Все тело ломит. Видимо, вчерашнее потрясение до сих пор лежит тяжелым грузом на сердце. Умывшись, она разбудила дочек.

— Сегодня в школу не ходите.

— Пофему? – удивилась Настя, протирая заспанные глаза.

— Мне уехать надо, а за вами соседка приглядит.

— Не буду я с этой бабкой сидеть, — забурчала Маня, причесывая запутанные волосы. – С ней неинтересно.

— Тогда закрою дом на замок, на улицу не выйдете. Поставлю ведро, чтоб было куда нужду справлять…

— Фу-у, — поморщилась Маня, представив, как из ведра будет вонять. – Лучше с бабко-ой.

— Вот и хорошо.

Галя оделась, сбегала к Прасковье Алексеевне, чтобы договориться оставить ее в няньках. Знала Галя – придется на весь день уехать, а деток малых одних оставлять боязно. Печку протопить надо, скотинку накормить, а что с семилеток взять? Не дай бог хату спалят.

— Тетка Прасковья! – постучала Галина в дверь.

— Иду, иду! – засеменила старушка в сенях. – Здравствуй, родимая, что так – спозаранку?

Галя выложила свою просьбу, сказав, что ей срочно нужно в город по заданию председателя, а за детками присмотреть некому. Соседка, покачав головой и осудив мужа Гали, мол, оставил молодую жену, а она теперь крутись, как хочешь, сразу дала согласие приглядеть за домом и сестричками.

— Не переживай, Галочка, поезжай. Справимся.

Сбегав в магазин, Галя повесила на дверь табличку «закрыто на переучет». Надо бы начальству доложиться, да времени нет.

— Раз уж батькой назвался, потерпишь, — решила Галя и бегом пустилась к трассе, чтобы успеть поймать автобус.

Сев в рейсовый автобус, Галя выдохнула. Обледеневшие щеки вспыхнули румянцем, когда Галина потерла их, чтобы согреть. Через пять минут стало жарко. Расстегнув пальто, женщина вытянула ноги, глубоко вздохнула и улыбнулась себе. Давненько не была в той стороне, откуда она родом. Интересно, что там новенького? Особо туда и не тянет, но так хочется пройтись по знакомым улочкам, все-таки там прошло ее детство. Хоть и не такое радужное, как у некоторых ребятишек. За время поездки Галя успела немного поспать, послушать шумные беседы говорливых пассажиров, понаблюдать за легкой ссорой недовольных старушек, которые спорили, у кого из них жизнь медом не казалась. Выходя из автобуса, Галя застегнула пальто и двинулась на проселочную дорогу, покрытую укатанным белым настилом. Что-то тревожно стало, будто она сегодня узнает такую новость, что жить не захочется.

— Нет уж, взялась – доделывай до конца, — подбадривая себя, Галина шагала по скользкой дороге. — Не дам себя в обиду, что бы не случилось.

Она шагала, будучи твердо уверенной в том, что ее мать и отец попросят прощения за причиненные обиды в детстве. Как будто Галя увидела своих родителей со стороны, плачущих, поэтому в груди образовался сгусток уверенности, и она не допустила мысли – а вдруг председатель ошибся? А вдруг он не ту Галю принял за свою дочь?

Свернув на улицу, где стоит отчий дом, Галина вдруг сбавила шаг. Отяжелели ноги, не хотят вести к дому.

— Да что ж ты будешь делать, — ругала себя женщина, волоча оцепеневшие конечности. – Зачем приехала, того и добивайся.

Подойдя к калитке, она остановилась. Пустынный двор навевал тоску. Здесь когда-то Галя вытряхивала дорожки, чистила лук и картошку, играла с сестрами в снежки, развешивала белье… занималась домашними хлопотами наравне со взрослыми. Тяжко на душе, аж плакать хочется. Потянув на себя калитку, Галина ощущала себя чужой к этому дому. Как ее встретят? Примут ли? Была уже здесь, но мать отвернулась, не приняв помощь от старшей дочери. А сейчас? Что она скажет?

— Галя! – из сарая вышла девушка, обмотанная стареньким пуховым платком.

Уставившись на нее, Галина сощурилась. Неужели это Глаша?

— Глашка? – негромко спросила Галина.

А девку-то не узнать. Вон, какая красавица выросла! Брови черные, ноги от ушей, а кудрява-ая-а-а.

— Глашка! – воскликнула Галина, и сестра кинулась к ней навстречу, отбросив пустое ржавое ведро.

Сестры обнялись, и Глашка спросила, каким судьбами объявилась тут Галина.

— Отец с матерью дома?

— Дома, дома, ты проходи. А у нас такая радость! Нюрка замуж выскочила, ребенка ждет! Надька тоже жениха нашла…

— Нюрка? – что-то в груди жмет.

— Ну да. А ты и не знала? Ах да, откуда тебе знать, если никто не писал, — опустила глаза Глаша. – Пойдем в дом.

— Отец все так же – пьет? – спросила Галя, поднимаясь на крыльцо следом за сестрой.

— Ну-у…

— Говори, как есть.

— Выпивает, — Глаша открыла вторую дверь. – Мам! Смотри, кто к нам приехал!

Стеша сидела на лавке и штопала шерстяные носки. Оторвав задумчивый взгляд от иглы, она повернула голову. В ее глазах читалось полное равнодушие. Продолжив зашивать дыру, Стеша задала вопрос непринужденным тоном:

— Каким ветром?

— Попутным, — тем же манером ответила Галя. – Отец где?

— Там, — показала глазами в потолок мать.

Шторка на печи отодвинулась, и отцовская взъерошенная голова высунулась наружу.

— Погляди-ка, кто к нам пожаловал! – расхохотался не проспавшийся мужик. Из его почти беззубого рта потянуло ужасной вонью. – Неужель обратно проситься пришла? А?

— Делать мне нечего, как сюда возвращаться, — подняла повыше подбородок Галя. – Я по делу.

— Какие у тебя могут быть дела в нашей сторонке? – продолжал хихикать мужик, пытаясь спуститься вниз. Несколько раз промахнувшись мимо верхней ступеньки лестницы, шмыгнул и покашлял. – Или ты за Степкой прикатила? А нету Степки твоего. Был, да весь вышел.

На скулах Галины заходили желваки. Не время сейчас о Степане трындеть, она приехала совсем по другому вопросу. Спустившись, Фрол подмигнул Галине и плюхнулся на лавку, поближе к жене. Закинул на ее плечи руку и заржал, как конь.

— Эх, бабы-ы! Не умеете вы за путных мужиков держаться. Ха-ха-ха! Одна, — толкнул боком Стешу, — будущего председателя упустила, а вторая, — цокнул языком, глядя на Галину, — богатенького барина профукала!

— Так ты действительно все знал, — прошипела Галя, покраснев от злости.

— Что знал? Что ты нагулянная из глуши Лыткинской? А как же. Аха-ха! Стешка-то у нас слаба на передок, ух! – еще разок подтолкнул жену.

Та молчала и хмурилась. Куда деваться, если жизнь такая? Приходиться терпеть.

— А Степка твой – ох молодец удале-ец. Ишь, куда прыть свою кинул. Видать, не нужны ему оборвыши крестьянские. Ему дочку бригадирскую подавай! Да если б я раньше знал, что Стешкина девка такой обузой окажется, я б лучше вон, Глашку продвигал. А, Глаш? Пойдешь замуж за бригадирского сынка, а?

Опустив голову, девка смутилась.

— Чего молчишь? Иль в батраках всю жизнь прозябать желаешь? А ты, Галька, можешь обратно возвертаться, от нас ты ничего не получишь. Знаем, знаем, как ты с голодухи пухнешь. Вот иди и пухни, а к нам дорогу забу-удь, у нас вон, Нюрка есть. Вот пусть она о нас и думает. Тоже удачно замуж выскочила! А ты нам никто. Не наша ты, Галька, так — не пришей рукав. Иди отседова, пока я добрый, а то быстро напомню вкус березового прута.

Галя смотрела на отца с такой ненавистью, что того и гляди, кинется в его щуплую бороденку, да и сдушегубит. Нет, никто не будет прощения перед ней просить, никто не захочет покаяться. Развернувшись, Галя отодвинула Глашу и вышла в сени.

— Галя! – Глаша побежала за ней. – Галь, не слушай ты их. Моя ты сестра, слышь? Моя.

— Слышу, — торопилась убраться Галина.

Встав у калитки, она развернулась.

— Глаш, кто у вас бригадир, а? Чья дочка-то в Степана вцепилась?

— А вона, — шепнула Глаша, кивнув на дорогу.

С той стороны шагали двое. Мужик и, видимо, жена, потому как она держала его под руку. Галя сощурилась. Больно баба знакомая, правда толстая какая стала, что не признать, кто ж она. Парочка шла медленно, нога в ногу, женщина улыбается, а мужик ей что-то рассказывает. Потом оба рассмеялись.

— Степа-а, — узнала мужа Галя.

Они приближались, а сердце Галины билось все сильнее. Словно птица в клетке, измученная, израненная. Жарко стало под осенним пальтишком, ноги в ботиночках вспотели. Галя всматривалась в лицо счастливой женщины. Чем ближе та подходила, тем шире становились глаза Галины.

Быть этого не может! Душа Гали зарыдала навзрыд. Кто угодно, но только не ты!

Следующая страница